Смотрю сквозь Йонаса, не разбираю ни его лица, ни взгляда.
А если…
Он мне не больно нравится и мне его совсем не хочется, но хочется… дать жару. Отколоть что-нибудь покруче. Использовать… не именно его, а просто кого-нибудь… сейчас… Просто пойти с ним в туалет. Просто подняться из-за стола, взять его за руку… или не брать — просто выразительно глянуть — он сам пойдет…
А там — чтобы без слов… Чтоб жарко, больно и постыло, ненужно, но необратимо. Терпи… противен, но терпи… Чтоб въелось в тело, въелось в память — сама хотела, сама позволила… позвала… сама взяла, а не дала…
Чтоб вываляться в этом, как в грязи, хоть чем это, собственно, грязнее… Чтоб кусало… И чтоб потом как следует этим Рика терзануть. А если и не терзануть, то просто упиваться наедине с собой, и чтобы Рик в такие моменты чувствовал во мне жар и злобу и ничего не понимал, а, максимум, догадывался.
Так если?..
— Детка…
Кто это только что сейчас сказал?..
— Детка, — произносит Йонас, глядя на меня, как будто пробует на вкус слово. — Ты знаешь, что я вообще-то не зову никого «детка»?.. И не звал. Кроме тебя.
— Не знаю, — говорю. — И не надо.
Поднимаюсь, накидываю кожанку, перебрасываю через плечо сумку и, не обернувшись даже на него и совершенно и моментально «протрезвев», отчаливаю со словами:
— До понедельника.
Пусть этот понедельник выходной — мне отчего-то захотелось увидеться в понедельник. Или во вторник.
До понедельника, желаю стенам, дверям и даже лифту. В закрывшиеся двери лифта начинаю дико и отчаянно рыдать, без звука, но с обилием горько подсоленной воды в глазах, сгибаясь в три погибели, как подкошенная. Мне нужно вылить это все, поэтому тыкаю кнопку «транзит».
В туалете, быстро и стихийно проревевшись, подтираю расквасившееся было лицо. Лишь тут вижу, что, когда только вставала из-за стола и шкандыляла перед Йонасом, не поправила даже платья, и оно превратилось в «мини».
«Бедный Йонас…»
Нет, не думаю такого, никогда по отношению к нему не думала — просто при мысли о нем вспоминаю, что, было, с ним задумала.
А Йонас… Когда он подал голос и обнаружил собственную самобытность, как человека и мужчины, то выпарил у меня из подсознания восприятие его, как инструмент для моих нужд.
Он мне не нужен. Гораздо больше толку от моего вида в зеркале — красивая, мать твою, какая же красивая… какая чувственная и сексуальная… не покинутая, но… кинутая на эти долгие выходные им… тем единственным, с которым так хотела их провести… кому хотела навставлять сейчас, как если бы ему вообще было не все равно, думаю в горестном отчаянии… И не сделала…
А похер, что не сделала в реальности… — решительно заваливаюсь в кабинку и там, смотрясь в блестящую металлическую пластинку над бачком, отполированную до блеска, глаза в глаза — с собственным отражением, включаю «нас с Йонасом» и все те чувства, от которых протрезвела только что — и делаю все сама.
Насилую себя почти, заставляю себя подчиняться своей руке, словно постылому мужчине, и, чуть не плача, предлагать одним лишь взглядом и движениями тела, чтобы взял погрубее и пожестче, чтоб глумился, не щадил и не жалел за слезы.
Кончаю с бурным задыханием через минуту. Нет, раньше гораздо. А слезы брызжут с новой силой — как только «зеркало» мое из нержавейки не заливают, а в нем — мое исказившееся лицо.
— Получи, гад, — всхлипываю ему, облизнув губы, и даже слегка оскаливаюсь.
Это настолько сильно и сокрушительно, что сокрушает и мой сопливый депресняк. Утершись, вновь умывшись и будто заново родившись, успокаиваюсь и с невозмутимым видом марширую вон отсюда, вон из здания и вообще — вон. Куда-нибудь подальше, вон из Берлина. На все выходные. До понедельника.
Глоссарик
Свободные Евангелисты — христианская община в Германии, являющаяся свободной церковью, т. е., не относящаяся к теократическим структурам
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ Кэйти
— Так, стань-ка… — м-м-м… ням-ням… — Рози прищелкивает языком, до того довольна моим прикидом.
— Сама — ням-ням, — дразнюсь я и показываю ей язык.
Под нямнямканье она поводит покатыми плечиками, качнув крутыми бедрами и колыхнув невероятными грудями. Проходящий мимо хорошо одетый мужчина с обреченным лицом и тряпками на вешалках — наверно, жене на примерку тащит — непроизвольно замедляется и пристально смотрит на Рози, как на нечто неопровержимое.
Она «бомбит» настолько, что от ее детонаций даже мне перепадает — он переводит взгляд на меня, стоящую перед шторками примерочной.