Ученый очень скоро разобрался в том, что для увеличения производства тяжелой воды следует добиваться повышения концентрации. Но он не станет объяснять этого Нентвигу и Рюкерту, пусть для начала поломают голову над количественными взаимосвязями. В один прекрасный день они, конечно, выяснят то, что давно известно их руководителю. Но несколько недель на это уйдет…
Хартман попросил Эйнара Паульссона провести его по заводу. Лаборатория вызвала чувство зависти: его собственная в Гамбурге заметно уступала. Он был неприятно поражен поведением старшего лаборанта Крога. Тот предложил всяческую помощь — даже в мелочах — если только господин профессор пожелает работать в лаборатории. Хартман холодно поблагодарил. Пока что работать в лаборатории в его намерения не входило. Тем более прибегать к помощи лаборанта-квислинговца.
Затем он с Паульссоном направился в архив. Эйнар дрожал от нервного возбуждения. Несколько дней назад он отнес домой целую пачку карточек из спецкартотеки. На них был закодирован важнейший материал по производству тяжелой воды. Именно им и интересовался профессор. Он полагал, что в номере гостиницы «Крокан» они будут в большей безопасности, чем здесь, где вскоре появится доктор Нентвиг. Профессор перебирал карточки, далеко не уверенный, что обнаружит искомое. Опыт помог ему довольно быстро разобраться в научной систематике картотеки. И поэтому он в считанные минуты убедился в ее неполноте. Нет никаких сомнений, кто-то ее тщательно «просеял». Например — инженер Эйнар Паульссон. Если бы получить подтверждение, что это именно он, — все в полном порядке. Конечно, неплохо бы узнать, какие именно записи были сделаны на карточках. Но полюбопытствовать на сей счет означало бы выдать себя этому Паульссону с головой. Когда его рано или поздно Нентвиг припрет к стенке: где, мол, недостающие карточки, он, конечно, заявит, будто передал их профессору Хартману. Насколько все облегчилось бы, если бы он мог довериться Паульссону — вдвоем они горы своротили бы. Однако, внутренне встряхнувшись, профессор отбросил эту лукавую мысль. Что ему известно об инженере? Кому тот передаст свои впечатления о странноватом немецком специалисте? И кто из них побежит после этого к квислинговцам, если не прямиком в гестапо? Нет, пусть Паульссон и иже с ним принимают его за обыкновенного твердолобого немца, такая репутация ему не помешает. А если эта характеристика дойдет до гестапо, еще лучше.
С нарочито серьезным видом Хартман отобрал несколько карточек из ящика, положил в портфель. Паульссон перевел дыхание: немец, кажется, ничего не заметил.
На заводе много говорили о приезде немецких специалистов. К каждому поступку и высказыванию Хартмана относились с повышенным вниманием. Ведь именно он враг куда более опасный, чем придурковатый обер-фельдфебель с его солдафонами.
Всеобщее неодобрение вызвало поведение коллеги Крога. В лаборатории и других отделах управленческого корпуса косточки ему перемывали шепотом, зато рабочие себя в выражениях не сдерживали. Пошли посоветоваться с Арне Бё. Тому было явно не по себе. Он сразу понял тактику Кнута. Тот выбрал свою собственную линию поведения в борьбе с ненавистным врагом. И поступил так, нисколько не терзаясь мыслью о том, поймут его или же осудят. Арне пообещал рабочим поговорить с лаборантом и попросил их хотя бы первое время не нападать на него в открытую.
— Крог — упрямец, — сказал он. — Не стоит его оскорблять и подначивать. Чтобы не получилось, что мы сами его в угол загоним.
Эта мысль показалась рабочим толковой. Они помнили прежнего Крога и надеялись, что это он просто растерялся на первых порах.
9
Госпожа Лаура Паульссон переживала знаменательные дни. Мировая история развивалась в полном соответствии с ее планами. 17 июня последовала полная и безоговорочная капитуляция Франции, а на следующий день депутаты стортинга в Осло предложили королю Хаакону VII в интересах Норвегии отречься от престола. Разумеется, это решение парламент страны принял под мощным давлением Тербовена. Тем не менее оказалось, что в стране нашлось достаточно людей, готовых примириться с присутствием немцев. Политическая линия Сигурда Квернмо как будто себя оправдывала.