Шло время. Проходила минута за минутой. Мне казалось, что это была просто ВЕЧНОСТЬ. Мучительная вечность. Хотя на самом деле всего-навсего прошло полчаса.
Виктор по-прежнему неподвижно лежал едва дыша, подсоединённый к аппарату с искусственным дыханием. Ничего не изменилось. Небольшие рассечения не затягивались, синяки и гематомы не исчезали.
Я не понимала. Почему? Почему? Ведь, он же вампир! Но его состояние по-прежнему оставалось тяжёлым.
Доктор периодически заглядывал к нам, и спрашивал моё самочувствие. А после подходил и к Виктору.
Со временем у меня началась слабость и сонливость. От чего периодически я ненадолго проваливалась в сон. А Виктор всё также лежал без изменений.
Но через два часа в общей сложности, я вновь выныриваю из сна. Открывая глаза я снова поворачиваю голову в сторону Виктора. Он был уже не такой бледный, синяки и гематомы начинают медленно сходить с его лица, а рассечения затягиваться. Он медленно открывает глаза, и начинает водить ими по потолку и палате. Но уже через минуту его взгляд опускается на руку с иглой, и он ведёт взглядом по соединяющей нас трубочке. Поднимая свой взгляд по моей руке, Виктор замирает, рассматривая меня, словно он не верит своим глазам.
— Мия... — устало, едва слышно срывается его хриплый голос. Он медленно протягивает ко мне свою руку с иглой.
— Я здесь. Я рядом, — дрожащим голосом, почти шепотом ответила я, протягивая свою руку в ответ. А на глаза уже наворачиваются слёзы.
Сплетая ладони Виктор снимает с себя маску с трубочкой от аппарата с искусственным дыханием.
— Живая. И такая тёплая, — хриплым голосом произносит он. — А я уже успел подумать, что вижу тебя в последний раз, перед тем как меня отправят в котёл за мои грехи.
— Я рядом. Всё будет хорошо, — успокаиваю его.
Внезапно открывается дверь, и в палату входит доктор. Он спрашивает наше самочувствие и отсоединяет иглы из наших вен. И сообщил, что зайдёт немного позже, как только изучит рентгеновский снимок ноги Виктора. И после ухода врача, лицо Виктора полностью и быстро исцеляется, словно ничего и не было. И уже через минуту он пытается подняться на ноги. Но у него ничего не выходит. Левая нога не двигается.
Он кладёт руку на тазобедренную кость, и тут же со стоном опускается на кушетку.
— Это ещё что такое? — стонет он задирая футболку. И я увидела на его коже, между тазовой костью и пахом специальную пленку и что-то тёмное под ней. Это определенно татуировка.
«Он что, сделал тату?» — удивилась я.
Он опускает футболку обратно, и начинает искать что-то в карманах своих джинсов.
— Где мой телефон?
— Я не знаю, — хрипло отвечаю. — Если хочешь можешь взять мой.
Но как назло я оставила сумочку на тумбочке у входа, вместе со свитером. Пытаюсь подняться, но от сильной слабости, опускаюсь на кушетку. Моя голова начинает слегка кружиться.
— Тебе нельзя вставать. Особенно так быстро, — говорит Виктор повернувшись ко мне. — И вообще, врачи не имели права забирать у тебя первый раз столько крови. Ты отдала мне слишком много….
— Я сама на это подписалась. Я же не могла взять, и бросить тебя умирать.
— Вообще-то.., могла, — он делает паузу. — Но не бросила.
Через время я всё же медленно поднимаюсь, и достаю свой телефон из сумочки. И также медленно подхожу и опускаюсь на кушетку Виктора протягивая ему свой мобильный. И пока он его клацает, моя рука тянется к краю его чёрной футболки, чтобы взглянуть на тату. Ничего не могу с собой поделать. Мой интерес к его татуировкам необъясним. Мне нравятся все его тату, но больше всего наша с ним татуировка на правом запястье. Она в виде знака бесконечности, который образовался из двух соединяющихся между собой острыми хвостиками сердечка. А также, его компас на карте, который находится всё на той же правой руке с внутренней стороны предплечья.
Но как только моя рука коснулась края его футболки, Виктор сразу отодвигает в сторону мой телефон поднимая на меня свой взгляд.
— Что ты делаешь? — спрашивает он, и я тут же одёргиваю руку.
— Ничего...
Слегка улыбнувшись, и закусив нижнюю губу, Виктор откладывает мой телефон в сторону.
— Мия. Мне достаточно сложно понять тебя. Ты не хочешь возвращаться ко мне. Но в тоже время у тебя есть интерес. И тебе не безразлично то, что я набиваю на своём теле.