Аид не трогает это дерево и не позволяет другим. Слишком опасная сила. Нибериус, видимо, думал об этом, и всё же не побоялся.
–Она будет вашей! – убеждает он. – Позвольте мне, владыка. Позвольте, я заставлю, она…
–Нет! –у Аида в руках ключ к Персефоне. Но он не хочет пользоваться им. – Убирайся…
Это совсем другой тон. Нибериус вздрагивает и исчезает. Это уже обращённый к нему гнев. Не за гранат, конечно. А за соблазн.
Аид ещё мгновение смотрит на половинку граната, и усмешка вдруг касается его губ. Ему становится легко-легко.
Пусть идёт Персефона! Пусть идёт. Он её не неволит. И подлости делать не станет. И средств ему не надо. Что он, в самом деле? Зевс, что ль? Обойдётся. Красивых дев в мире много.
***
–Ты свободна, – сообщает Аид мягко.
Они стоят у берега – здесь уже ждёт Харон. Он переплавит в ладье Персефону назад, к миру живых, и пойдёт Персефона туда, куда ей хочется. А он останется здесь.
Персефона не верит. Когда Аид вошёл к ней и сделал знак следовать за собой, она покорилась, готовая уже ко всему, а в первую очередь к тому, что Аид устал ждать. Но нет. берег, Харон и его странные слова.
–Иди, – предлагает Аид. Он поигрывает половинкой граната. Почему-то оставил в руках, когда решился идти к Персефоне, а теперь уж и не бросишь где попало – чья-нибудь душа подберет, да от небольшого ума и съест. А там Аиду последствия разгребать. Нет, лучше в руках.
Персефона смотрит на него. Не верит. Не хочет верить?..
Аид замечает в её движениях странную скованность. Но он заставляет себя забыть о том, что заметил. Не надо себя дразнить. Не надо этих надежд.
–Иди, – повторяет Аид, – к матери. К солнцу, к кому хочешь.
Голос его усталый. Персефона не шевелится. Она смотрит на него, но будто в первый раз видит. Ей хочется что-то сделать, что-то сказать? Она не находит слов. Её взгляд замечает гранатовый плод.
–Можно? – вдруг улыбается она. На земле она любила гранаты. Деметра вывела для неё самый сладкий сорт. Одно древо на земле…
Аид теряется. Сказать ей? Не сказать? Потерять? Не знает – что за странный и неожиданный поступок?
Но рука действует быстрее разума и совести. Она уже протягивает половинку Персефоне. Одно, другое, третье…
Аид считает как зачарованный.
На седьмом она вдруг закашливается, заливается краской. Возвращает надкусанный плод Аиду:
–Я... извините. Я не хотела быть грубой.
И напуганной белой тенью в лодку. Домой. Домой на недолгий срок. Аид смотрит на удаляющуюся ладью с тонкой фигуркой Персефоны и не знает – смеяться ему или плакать?
***
На земле тошно. Зевс кивает:
–Сдержал слово! – и на этом все приветствия кончены. Зато мама радуется, прижимает дочь, расцветает и ликом, и сердцем. И вместе с ней расцветают луга и сады.
–Подлец…каков мерзавец! – шепчет Деметра, вглядываясь в бледность дочери. – Как он мог! Доберусь я…
–Он меня не обидел, – деревянным голосом отзывается Персефона. В её сознании всплывает усталый взгляд Аида.
–Ну я ему…– Деметра шумит, шумит с нею и природа. Кто-то приходит к ней из родственников и близких поздравить с возвращением дочери, чьи-то руки обнимают и саму Персефону, а она вспоминает угодливую тишину и мягкий шелест подземного мира. Как же там было спокойно!
–Ну? – задыхается Афродита. Сплетни? Без неё? – Ну что? как оно?
Персефона пожимает плечами: вопрос ей непонятен. Да и говорить с шумной и весёлой Афродитой она не хочет. Она несерьёзная. Она какая-то…ограниченная?
Персефона пугается своей строгости суждения о ней, но все больше понимает правоту этой строгости. Афродита легкомысленна.
–Ну как было? говорят, он женой тебя хотел сделать? – Афродита посмеивается. Хотя в глазах её и читается обида. Она ведь краше, лучше, ярче.
–Хотел.
–Уговаривал? – это уже Афина. – Его царство – это полнейший мрак. Он должен обещать тебе не меньше, чем… я даже не знаю что!
–Не мрак! И не уговаривал! – Персефоне почему-то обидно. Она вспоминает Мелину, вспоминает короткое прощание с Аидом.
А вокруг шум. А вокруг какие-то разговоры, чьи-то объятия, чьи-то насмешки. Персефоне не верят. Она сама себе не верит, и только прикрывает глаза от усталости – как же здесь ярко! Нет, не может она выдерживать здесь всю жизнь. Здесь слишком…