В уборную он едва не бежал.
Минут пять он просто стоял в ванной, упершись руками о раковину и бездумно глядя на воду. Кран был открыт до упора, однако Габриэль не слышал шума воды; только гул собственной крови в ушах и крошечные барабанчики там же, отсчитывающие излишне сильный ритм его сердца. Когда же в его сознание ворвались окружающие звуки, Габриэль поднёс руки к воде и принялся их мыть.
Они и так были чистыми. Перчатки спасли. А вот на рукаве осталось пятнышко, и пиджак Габриэль сдёрнул с себя с неожиданной для модельера ненавистью.
В кабинет возвращаться не хотелось. Во-первых, Габриэль всё-таки был обычным человеком, хоть и популярным. Он привык получать письма с угрозами, с наркотиками, с кислотными порошками, да ещё чёрт знает с чем. Но вот частей тела он ещё не получал. И опыт этот ему не понравился.
Во-вторых Габриэль был в растерянности. Что… что ему делать? Как себя вести? Это только в кино да в сериалах герои с лёгкостью находят выход из странных и неприятных ситуаций. А у него был стол, залитый кровью, чей-то палец, полученный по почте, и пятно на любимом, — в прошлом, — пиджаке.
Так и не придя ни к какому выводу, Габриэль вызвал полицию.
Утомительное ожидание слуг закона перешло в столь же утомительные ответы на одни и те же вопросы. Габриэля допрашивали так, словно это он сам отрезал кому-то палец, а полицию вызвал чисто для развлечения или чтобы сознаться в содеянном.
Одно только радовало: Эмили и Адриан развлекались где-то далеко от дома. Кажется, сегодня жена повела их ребёнка в аквапарк… но Габриэль не был уверен.
Вечером, когда Эмили в будуаре расчёсывала свои прекрасные светлые волосы, Габриэль стоял у окна в спальне и смотрел на скрытый в темноте сад. Ночные тени причудливо вились на едва живой траве и путались в полуголых кустах. Весна только вступала в свои права, и почки едва начали распускаться. Небо было чистым, лишь немного запачканным грязно-серыми облаками.
Прекрасный ночной пейзаж. И силуэты обнажённых ветвей деревьев совсем не напоминали Габриэлю переплетение мёртвых пальцев.
Эмили подошла сзади и прижалась к его спине. Мягкое тепло женского тела не помогало успокоиться; напротив, Габриэль словно ещё больше закаменел от него. Странно. Раньше помогало.
— Что случилось? — спросила Эмили, потираясь лбом о плечо мужа. — Ты сам не свой.
Целую минуту Габриэль думал, стоит ли вообще рассказывать о произошедшем. Придя в итоге к мысли, что больше ему всё равно рассказать некому, он тяжело вздохнул. Ну не Одри же беспокоить из-за… пальца.
— Сегодня я разбирал почту…
Жена отшатнулась и неверяще уставилась на супруга.
— Сегодня день почты?!
Габриэль кивнул, смотря в отражение на оконном стекле. Эмили была прекрасна, как всегда, и напуганное выражение её лица придавало ей некоторое сходство с оленихой: большие глаза, невинность в каждой черте, приоткрытые нежные губы… но с чего такая реакция?
— Да. Воскресенье.
Она приложила пальцы к губам — милый и любимый жест неверия и растерянности.
— Я думала суббота…
Он повернулся к жене. В её глазах был практически испуг. Она боялась… чего?
— Мне пришло письмо, — сказал Габриэль, внимательно следя за реакцией, — от некоей Б. Чэн. Китай.
Вот оно. Испуг пропал, но появилась в знакомой зелени решимость, которую Габриэль не любил. Это была глупая, разрушительная черта его любимой жены: отстаивать что-то потенциально вредное, при этом ничего не объясняя.
— Ты знаешь, что было в этом письме? — прямо спросил Габриэль.
Эмили покачала головой. Похоже, не врала: между бровей у неё залегла глубокая печальная морщинка.
— Нет. Эта девочка общалась с Адрианом, я в их переписку не влезаю.
После этого мир остановился.
«Как обычно.»
«С любовью, Б!»
И сердечко в конце.
Письмо предназначалось его сыну.
Никогда ещё Габриэль не был так близок к тому, чтобы ударить собственную жену. Эмили он обожал до умопомрачения, но в этот момент его древним инстинктам она казалась опасностью для горячо любимого ребёнка — для Адриана. И её надо было изолировать.
Её надо было просто убрать от него!
Чтобы не сделать ничего непоправимого, Габриэль отошёл на несколько шагов. Кулаки у него сжимались и разжимались, но выхода для злости не было — и она варилась внутри, перегнивая во что-то очень дрянное.
— Так было надо, — сказала Эмили, продолжая хмуриться. — Понимаешь, есть вещи…
— …которые ты мне не можешь объяснить.
Это было обычной отговоркой для неё. Когда Эмили уезжала в Тибет для каких-то раскопок и изысканий, Габриэль принимал эту отговорку. И когда она пропадала на несколько часов — не измена, что вы, он был уверен. Просто она не могла объяснить. И когда она разговаривала с каким-то странным китайским старикашкой — тоже. И даже когда она могла встать посреди ночи из супружеской постели, чтобы вернуться только под утро.
Габриэль, на самом деле, много чего терпел и прощал.
Но теперь дело касалось не только его; не только их отношений. Дело касалось Адриана.
— Либо ты мне всё объясняешь…
— Послушай, это!..
— Ты послушай. Либо ты мне всё объясняешь, либо ты можешь выметаться из этого дома. Ребёнка ты больше не увидишь, да и меня тоже — разве что только на разводе. После этого ты можешь уезжать в Китай, отправляться в Тибет с кучей китайцев, общаться с кем угодно, делать что угодно. Нам с Адрианом это уже будет неважно.
Эмили открывала и закрывала рот, не в силах выдавить из себя хоть что-то. Маленькая красивая рыбка, выброшенная на берег.
— Адриан мой сын, — прошептала она. — Ты не посмеешь…
— Только ты об этом забыла, видимо. И, нет, Эмили: я посмею. Он поплачет пару месяцев, возможно, возненавидит меня за разлуку с тобой — пусть. По крайней мере я буду уверен, что мой сын не сойдёт с ума из-за очередного письма от сумасшедшей фанатки или кто там был.
— Да что не так с этими письмами?!
Габриэль поджал губы. То, что Эмили даже не знала о внутреннем содержании писем, с одной стороны, говорило «за» неё. С другой же… какой же безответственной матерью она себя показала, когда не стала проверять содержание корреспонденции восьмилетнего ребёнка!
Какие вообще могут быть причины для подобного попустительства?!
Габриэль не просто так ограничил все контакты Адриана с общественностью. Несмотря на юный возраст, его сын оказался прекрасной моделью, и его популярность выросла за какие-то полгода до небывалых высот. Особенно востребован Адриан был в странах Востока, где на его ангельскую внешность едва ли не молились.
У Адриана было много фанатов, и каждый третий хотел бы прикоснуться к кумиру. Естественно, всё это делалось через письма, потому что других контактов Габриэль не оставлял. Большая часть корреспонденции фильтровалась ещё на почте по особому распоряжению месье Агреста; остаток разбирал сам Габриэль. И, как оказалось, его жена, которая тайком относила странные послания от Б. Чэн Адриану.
«Как обычно.»
Габриэль сел на кровать и развязал шейный платок.
— Письмо, Эмили, не было обычной запиской. Это оказалась посылка. В какой-то степени.
— И?..
На фоне лёгких летящих занавесок Эмили смотрелась великолепно. В её полупрозрачном пеньюаре, что открывал больше, чем закрывал, она была похожа на ночное видение. Молочные плечи, яркие глаза, выражение полного отчаяния и непонимания на лице. Картинка.
Габриэль усмехнулся.
День его первой встречи с Бриджит Чэн стал началом конца его счастливой жизни. Именно в этот день Эмили узнала о несчастливой переписке Адриана, а Габриэль познакомился не только со странной девушкой из Китая, — только на словах, слава богам, — но и с существом, что было намного более… странным.
Выслушав рассказ о пальце, крови и полиции, Эмили растеряла все свои слёзы. Её щёки стали такими бледными, что венки вокруг глаз расцвели синим — очень трогательно, Габриэль бы даже восхитился, если бы не ситуация. Но он был так утомлён прошедшим днём, что даже не отреагировал на возможный источник вдохновения.