Смысл закатывать, работать нужно.
Акуманизированное тело Эмили Агрест принялось водить руками по стеклу своей тюрьмы. Ладони с длинными загнутыми ногтями оставляли влажные просеки среди тумана и испарения, давая, наконец, разглядеть узницу.
От Эмили Агрест там мало осталось. Существо, что не могло выбраться из высокотехнологичного гроба, вообще мало походило на человека, разве что очень отдалённо. Лицо, некогда очень красивое, — если судить по фотографиям, что остались у Адриана, — было вытянуто, как у вампиров в ужастиках; волосы вылиняли чуть ли не до макушки, из-за чего эффект удлинения проявился ещё сильнее. Нос запал, как у сифилитика, да и глаза ввалились. Рот, напротив, как-то выделился: стал большим и широким и, казалось, едва умещался на искажённом лице.
Одежды на существе не было, крошечные клочки какой-то ткани валялись рядом, как смогла увидеть Маринетт. Смотреть всё равно оказалось не на что, потому что у тела не оказалось даже половой принадлежности. Ни груди, ни волос на теле; даже промежность, как смогла увидеть Маринетт, была гладкой и целой, словно у Барби или Кена.
Тело начало стучать по стеклу изнутри, и Маринетт узнала тот самый звук, что напряг её в первые моменты пребывания в оранжерее. Бам. Бам. Бам-бам. Никакого ритма, никакого признака сознания в глазах существа. Только желание выбраться из стеклянного гроба и вспыхивающие на боках руны.
— Интенсивность свечения знаков, как я понимаю, говорит об их силе? — спросила Маринетт.
Габриэль покачал головой.
— Скорее об уровне оставшегося заряда. Сначала Эмили так запитала письмена, что на них было больно смотреть. Теперь же… сами видите.
Действительно, Маринетт видела. Волшебные знаки, сдерживающие тело и тех, что внутри него, были едва заметны. Со своего места Маринетт даже не могла понять, были ли использованы глифы или же иероглифы.
Кот вытянул шею, рассматривая значки, и нервно хихикнул.
— Белоснежка… а почему нельзя подходить ближе?
Бам. Бам-бам-бам. Бам.
— Своими ударами акумы ослабляют заклинание Эмили, — ответил Габриэль. — Если подходить к гробу, то демоны начинают бить активнее и письмена быстрее изнашиваются. А нам может понадобиться даже крошечное преимущество.
Что же, ответ был признан как удовлетворительный. Маринетт потёрла маску, глубоко вздохнула для успокоения и переключила сознание в режим Ледибаг.
— Как вы собираетесь уничтожить тело и что делать нам?
Эмили подманила героев к себе и опустилась на колени. Украшения-монетки на её юбке при этом издали настоящий гипнотический звон, мгновенно разрушивший всю таинственность и мрачность атмосферы. Это было похоже на музыку ветра: в детстве Сабина подвешивала колокольчики в комнате Маринетт, чтобы отогнать злых духов. Мадам Чэн считала, что маленькие потусторонние вредители не любят мелодичного перезвона.
Эмили разложила перед собой оставшиеся карты. Колесница, Колесо Фортуны, Смерть, Башня, Суд и Шут. Не густо. Неужели она действительно использовала с момента их первой встречи… сколько же это… шестнадцать карт?
Удивительно.
Женщина выдвинула из ряда карту одну и подняла голову. Смерть.
— Ты собираешься убить собственное тело… Смертью? — не понял Кот.
Маринетт присела рядом с картами на корточки и потёрла подбородок. Благодаря Алье она прочитала столько разномастной литературы по Таро и тарологии, что теперь могла хоть немного ориентироваться в желаниях Таролога. Смешно, право слово.
Но вот сейчас она не совсем понимала.
— Мне казалось, что Смерть означает изменение… в первую очередь.
Кот фыркнул. Ну да, глядя на карту, про изменения думаешь в последнюю очередь. Всадник-скелет на коне рядом со священником, на фоне мертвецы… тут уж скорее будешь считывать эту карту, ориентируясь на её название.
— Почему-то все действительно так считают, — согласилась Эмили. — Если вам угодно, то мы тоже не будем отходить от традиционного значения этого аркана.
— А как мы тогда…
Эмили улыбнулась, и Кот неожиданно рассмеялся.
— Ну конечно же, миледи! Мы просто поменяем неживое на совсем мёртвое, всё просто!
Маринетт поджала губы, но говорить ничего не стала. Иногда рядом с Котом она ощущала себя доктором Уотсоном, который решительно ничего не понимает и время от времени раздражается из-за чужого «Элементарно!».
Эмили провела ладонью над картами, и те мягко засветились.
— Помимо Смерти у нас останется четыре карты для борьбы с акумами.
Маринетт пересчитала светящиеся квадратики. Или у неё совсем плохо с математикой, или она чего-то не поняла.
— Четыре?
— Если карта Шута будет использована, то связь моей души и этого тела прервётся, — пояснила Эмили. — Для меня это нежелательно.
Маринетт сморщила нос и кивнула. Надо же, «нежелательно». Впервые за всю свою карьеру супергероини она слышала подобное определения страха смерти.
«Мне нежелательно умирать», ха. Чего только не услышишь.
— Однако, если такое всё же произойдёт, вы вполне можете использовать оставшиеся карты по своему усмотрению. Даже без моей помощи.
— Вряд ли это понадобится, — мотнул головой Кот.
Маринетт ещё раз посмотрела на карты. Если исключать Шута то оставалась Колесница, Суд, Башня и Колесо Фортуны. Не густо, боевой картой можно было бы назвать разве что Башню — разрушение и всё такое. Суд?.. ну, Маринетт бы трактовала её значение как «справедливое возмездие» или «карма». А какая может быть справедливость у захватчиков? Что, им кирпичи на голову попадают?
Колесница всегда воспринималась ею как нечто переходное. Карта движения, может быть, подготовки к войне, но не сами действия. Колесо Фортуны… оно начинало процесс заново, закольцовывало его. Тоже не подходит для боевого применения.
— Если вы готовы, то я начинаю, — сказала Эмили.
— Мам, погоди секунду.
Кот встал и поднял за собой Ледибаг. Маринетт недоумённо посмотрела на напарника, но Нуар ничего не сказал. Вместо этого он опустился перед девушкой на одно колено и протянул ей руку.
— Маринетт Дюпэн-Чэн, ты выйдешь за меня, когда всё закончится? Обещаю любить тебя всю жизнь так же, как в первую нашу встречу, есть только дома и мурчать исключительно для тебя.
— Ты что, серьёзно?..
Момент был подобран, по мнению Ледибаг, крайне неудачно. У неё закружилась голова, и Кот, видя это, увлёк девушку на своё колено.
— Серьёзнее некуда, миледи. Я так давно бегал за собственным хвостом, что теперь, поймав его, точно не отпущу.
— Вот с хвостом ты меня ещё ни разу не сравнивал, котёнок.
Нуару хватило такта смутиться. При этом он не стал выглядеть менее решительным.
— Так что, миледи? Станешь моей женой?
Она посмотрела на напарника. Несмотря на показную браваду, в глазах у Кота жила крошечная искра недоверия: сделай или скажи Маринетт что-нибудь не то, и эта малышка разрастётся в настоящий лесной пожар, способный уничтожить что угодно на своём пути.
И, тем не менее, она не могла дать Коту ответ. Не сейчас, не в этот момент, когда ещё неизвестно, выживут ли они или же нет.
Поэтому Ледибаг нажала пальцем на кончик носа Кота и проказливо улыбнулась — словно и не было всей этой будущей опасности, акум и прочего. Словно они снова играли на крышах в догонялки, и пришла его очередь водить.
— Скажу потом, котёнок. Когда всё это закончится.
Кот скосил глаза к пальцу. Высунув язык, он быстро лизнул красную перчатку.
— Ладно, миледи. Но отсрочка у тебя только до завершения всей этой камяутели.
Она встала с его колен, Кот поднялся следом. Их руки сами нашли друг друга, пальцы переплелись, уверенность родилась в двух телах разом. Они снова были рядом друг с другом, против всего мира и того, что скрывалось за его пределами.
Эмили также уловила перемену настроения. Она стояла рядом с собственным гробом, но акума на неё не реагировала, — бам, бам, бам, — чуя в соседке лишь такую же одержимую, как и она сама.
— Вы готовы?
Кот нежно погладил руку Ледибаг большим пальцем. Маринетт ещё крепче сжала его ладонь.