— Даже так!? И что же именно вас оскорбляет, Артур? — незамедлительно принялся расспрашивать Джим, обращаясь к астрофизику и одновременно следя за реакцией зрителей в зале.
— Невежество — вот истинная проблема современного общества, — принялся за объяснения Артур, разводя руками. — В каком году Ватикан был так любезен признать факт того, что Земля вращается вокруг солнца? Лишь в 1992 году, Джим! Три слона и черепаха — вот чем нас хотели и дальше кормить. Это же не серьезно. И даже в наши дни, те верующие, с коими я имел «честь» общаться, поливали меня грязью за то, что я называл Иисуса евреем! Некоторые даже библию в руках не держали! Некоторые люди даже не знают историю того, во что верят! И, видимо, не хотят знать! Думать надо своей головой, вот что я думаю. Нужно быть самостоятельным в вопросе своего образа жизни и хоть каплю логичнее. Не стоит верить всему, что написано в писаниях. Даже в самых «святых»!
На последнем слове некоторые зрители зала одарили астрофизика небольшим свистом. Тот, впрочем, не обратил на это никакого внимания и лишь улыбнулся, слегка поправив пиджак своего синего костюма. Несмотря на сравнительно молодой возраст (Артуру Фросту не было и сорока лет) астрофизик успел обзавестись залысиной, а его черты лица напоминали Бенджамина Баттона на средней стадии жизни. Однако глаза Артура источали жизнь и энергию.
Обстановку как обычно разрядил Джим Грувер, жестом руки успокаивая толпу и вновь обращаясь к Артуру.
— Значит, вы считаете, что именно наука просвещает нашу жизнь?
— Наука пытается познать этот мир! — с чувством произнес астрофизик. — Она не столько просвещает, сколько по-настоящему изучает его! Религия же, напротив, подает свою версию, где рассказано абсолютно все, но не объяснено совершенно ничего! И люди верят в это! Так проще. И было так всегда. Сладкая сказка читается легче и беззаботнее научных энциклопедий. Но люди, читающие сказки, мудрее не станут.
— Мне кажется, мудрость — это не то, что можно взять из вырванных страниц. Мудрость — это жизненный опыт. Это то, чему ты себя посвятил, — подметил святой отец Грегос, второй гость и главный оппонент Артура Фроста.
Отец Грегос, несмотря на свой статус, выглядел довольно молодо, будто бы только окончил университет. Его щеки и подбородок покрывала легкая небритость, а само лицо излучали спокойствие и доброта этого мира.
— Забавно слышать это от того, кто отдал всю жизнь одной-единственной книжке о Боге, — парировал Артур.
— Это интересно! — рассмеявшись, воскликнул несменный ведущий. — Важны не чужие книжки, но свой опыт? Так вы сказали, отец Грегос?
При этом Джеймс Грувер каждый раз вглядывался в зал, ища там поддержку. И каждый раз ответный шум толпы удовлетворял ведущего, как ничто другое.
— Если мы говорим об опыте… да. Но опыт — это лишь то, что помогает познать нашу жизнь, — медленно, но с уверенностью в голосе произнес отец Грегос. — Но что помогает познать нашу душу?
В этот момент отец Грегос сделал паузу, поправил очки на своем носу и заглянул в глаза Джиму. Слегка растерявшись, тот начал было вновь вглядываться в лица сидящих в зале зрителей, но взгляды тех были обращены на святого отца. Тогда Джим не нашел ничего лучше, чем изобразить тупую улыбку и выдавить из себя нечто вроде «хех».
— Душу помогает познать лишь наша вера, — вздохнув, продолжил отец Грегос. — Мистер Фрост заявляет, будто бы религия это пережиток прошлого. Но давайте вспомним, скольким людям помог это пережиток. И скольким он помогает поныне. Неужели так важно во что ты веришь, если это приносит тебе душевное спокойствие? Если это дарует тебе мир?
— Совершенно не важно, — охотно согласился Артур, — но важно то, где кончается вера и начинается фанатизм! Вы придумали законы, которые защищают верующих, словно это отдельный класс нашего общества! Оскорбления чувств верующих, что это, отец Грегос? По мне, так это способ защитить свое положение, но никак не свою веру. Если вера в вас так крепка, зачем вообще ее защищать? Мне не нужны законы, которые защитят мои чувства. Если при мне заявят, что Эйнштейн был неудачником и идиотом, меня это не оскорбит, ведь умом я точно знаю, что есть — истина, а что — пустая болтовня. В этом и вся разница. Мы, ученые, открыты к любым изменениям в этом мире, к любым версиям его происхождения. А вы — нет, и это уже, — Артур перевел многозначительный взгляд на ведущего, — это уже, Джеймс, и есть регресс. Потому что если люди узнают правду, если они поймут, что религия это лишь способ выкачивать деньги из кошельков людей, если они поймут, что религия это лишь одна из форма контроля над людьми…
Оборвав свою речь на полуслове Артур развел руками, обращая свой взор к залу. Его выражение лица отображало нечто вроде "дальше додумывайте сами". Некоторые зрители студии рассыпались в аплодисментах. Остальные же явно не разделили пламенной речи астрофизика. Сам же Джеймс Грувер лишь выжидающе смотрел на отца Грегоса, потирая свои руки в ожидании настоящего шоу. Тот, впрочем, не заставил себя долго ждать.
— С вашей точки зрения, Артур, все ваши изменения… они сугубо материальны. Да, возможно, вы готовы к изменениям в мире физики, химии и астрономии, но… готовы ли вы к чувствам?
— Я не совсем понимаю суть вашего вопроса, — произнес Артур, лицо которого было словно высечено из камня. Смотря на светлые кудрявые волосы отца Грегоса, на его черную рясу (Артур искренне считал, что в этой рясе все священнослужители рождаются и умирают) и на невинное выражение лица, астрофизику все больше казалось, что он ведет диалог с подростком. Это заставляло Артура нервничать.
— Вы сами сказали, что вы — человек науки! — произнес отец Грегос. — Но когда вас настигает чувство потери, настоящей утраты, чувство неизбежности, о чем вы думаете тогда? Когда ни ваши телескопы, ни ваши формулы не могут принести вам спокойствия и ответить на то, что же творится внутри вас? Поймите, Артур. Верующих людей и правда можно отнести к отдельному классу. Ведь человек веры только верой и живет. По крайней мере, он ищет в ней утешение. Он верит в праведный суд и живет по его законам. Этими законами живете и вы, мистер Фрост, как бы вы это не отрицали. Я видел множество людей, отрицающих веру. Но в конечном итоге, пусть даже через годы сражений, они все приходят ко мне, в обитель бога. И знаете, что они делают? Они начинают молиться. Они делают это впервые, потому что больше ничего не остается. Вера — это то, что останется в вас, когда все прочее потеряет свой смысл. Вы думаете, что отобрав у них это вы сделаете их самостоятельнее? Боюсь, что единственное, чего вы добьетесь, так это мучительной и бесконечной скорби тех, кому больше не на что надеяться. А на лучшее надеются все. На войне атеистов нет.
— Но нет и Бога, который убережет солдат от гибели, — мгновенно ответил Артур. В этот момент слова в его голосе словно начали покрываться сталью. — Который их защитит. По-настоящему защитит. И защитит ли? Вы же как никто другой знаете, сколько пало от рук Бога! Всемирный потом. Семь казней египетских. Содом и Гоморра. Я могу продолжать еще и еще. Ваш господь только и делал, что губил людей. Губил миллионами, потому что они играли не по его правилам. Так что не нужно рассказывать мне о Его любви и всепрощении. Все, что вы сказали ранее, говорит лишь о том, что вера — это ПОСЛЕДНЕЕ, что может нас спасти? Но то, с каким рвением вы пытайтесь впихнуть эту веру в наши дома, говорит мне о том, что вы хотите сделать ее главным и ПЕРВЫМ столпом нашего общества.
— Лично я хочу лишь показать, что может объяснить ДУХОВНУЮ сторону нашей жизни, Артур. Вы пытайтесь понять господа. Но это выше любого из нас. Огни не падают с небес и молнии не пронзают еретиков. Оглянитесь, Артур. Где сейчас ваше озлобленное подобие Господа? Поймите, с какой именно целью я пришел сюда. Физика поможет вам понять механизм действия электрического тока, но не то, что творится у вас в душе. Наука — это замечательное творение Господа, но душу она не объясняет.