(В.Карпов)
Волк-убийца
Вообще говоря, волк пока что не был убийцей. Но очень хотел им стать. Так часто бывает: подростковый максимализм, гормональный шторм, и вот юное существо даёт себе клятву ни-в-чём-ни-в-чём не походить на своих родителей, и определённое время это (не походить на родителей) ему (юному существу любого пола, вида и семейства) даже удаётся. Некоторые в этом состоянии умудряются ожениться, наплодить детей и благополучно умереть в счастливом осознании того, что Клятва В Углу Коленями На Горохе выполнена на все сто.
Но основная масса через энное время начинает маяться.
Волк-убийца маялся.
— Чего ты маешься, — говорил ему его друг, олень. — Пойдем лучше кору жрать ивовую.
Волк с плачем бросал в изящного тупицу смерзшимся снегом. Олень, хмыкая, убегал к реке и ивам. Он, в отличие от волка, жил в полной гармонии с собой — был мощен, красив, рогат, жрал мох, кору и подъедал хомячьи запасы, потому что стояла зима и было не до церемоний. Дружба же с волком у него не вызывала никакого диссонанса, потому что олень был туп, как и любой веган.
Расставим же декорации, обрисуем ситуасьон, в общем, закрутим короткую, но тугую пружину нашего рассказа. Волк, в принципе, жил бы не тужил, если бы злосчастный волчий фатум регулярно не подкидывал ему испытаний его убийцевости. Вот и сейчас волк услышал, затем почуял, а затем и увидел, пробежавшись чуток на запах, двоих детишек, что попёрлись за каким-то лешим в лес зимой. После чего, естественно, заплутали и теперь жгли костёр под небольшим холмиком, предположительно в ожидании помощи. Волк и олень сидели, урбанистически выражаясь, за углом этого холма, и ждали неизвестно чего. Волк тосковал; вот он, шанс стать убийцей, а он опять его прошляпит. Прошляпит-прошляпит, сомнений нет. Олень же всячески старался его подбодрить.
— Давай я их убью, — сказал он. — Забодаю нафиг, как весной. А всем скажем, что это ты.
— Пшёл вон, — тоскливо сказал волк. Дым тревожил его ноздри. Слышен был детский смех — старший дитё развлекал младшего прыжками через костер.
— Или давай я на них дерево обрушу, — олень его не слушал. — А всем скажем…
— Тихо, — сказал волк.
Олень поднял уши, затем выдохнул.
— Дурак ты, волчара, и шутки у тебя дурацкие.
— Показалось, — мрачно ответил волк.
Ему и правда показалось чего-то, какой-то шум на границе слышимости — то бишь километрах в семи-десяти отсюда.
— Там в силке у людского места опять заяц, — сказал олень. — Сходим? Пожрёшь. Жирный.
Волк покачал головой.
Помолчали.
Олень впал в задумчивое настроение.
— Да как вообще так получилось-то, а, волчара?
Это был любимый вопрос дурака оленя.
Волк прикрыл глаза.
— Блин, отвали, а, — сказал он плаксиво. — Сто раз ведь рассказывал.
— Рассказывал, но не объяснял, — веско сказал олень. — Ну?
— Я видел, как мама загрызла выводок рысят, — сказал волк. — Рысята маленькие были, а она их рраз, рраз, рраз — одного за другим. Я убежал и не вернулся домой. Вот здесь теперь и живу. И убивать не могу. А надо.
— Детёнышей убивать нельзя, — важно сказал олень. Это тоже стало почти ритуальной фразой. — Мы вот даже больных не убиваем. Мы их оставляем чуть в стороне от стада, и их кто-нибудь другой убивает. Мудро? Мудро.
— Ага, — саркастически ответил волк. Олень подскочил вдруг:
— Слу-ушай! А что если их тоже оставили? А? А? Чтоб ты их, значит, того?
— Совсем плохой? — сказал волк. — Люди, они детей не убивают. Даже вот так.
— Не вижу, почему бы им не убивать вот так, — сказал олень.
Волк выглянул из-за укрытия. Дети с хохотом играли в снежки, снег взметался искристым туманом.