- Обидно это, - кротко заметил он, прежде чем откусить. – Я ведь как добрый хозяин. Хочу, чтобы гости не терпели нужды, а они только подозревают меня в корысти.
- Такие речи хороши для тех, кто пороху не нюхал. И дальше отцовского порога не уходил, - Лисица ткнул в его сторону куриной ножкой. – Я же вижу. Стоит у тебя на поводу пойти, так потом обнаружишь себя где-нибудь в застенках. А ты протокол писать будешь.
- Ладно, - Шварц дернул плечом, как оскорбленная девица. – Молчу. Но в карты-то ты хоть играешь?
- В карты? – Лисица задумался, прежде чем ответить. Обычно в карты ему везло, и когда он оказывался на мели, порой приходилось садиться за ломберный стол. Другое дело, что и играть стоило лишь с людьми богатыми и знатными – они денег не жалели: не купцы и не мастеровые. Этим стоило лишь протрезветь, и начиналось горячее раскаяние. Еще были шулера, которые мастерски жулили, но таких можно было с легкостью вычислить. Из рукава рубахи внезапно выкатилось утреннее железное колечко, и Лисица придавил его ладонью, чтобы не убежало. – Играю.
- Вот и славно, - обрадовался Шварц. – А я – нет, не балуюсь. Но могу тебя познакомить с хорошими людьми. Выиграешь немного денег, хоть обустроишься здесь…
Лисица хмыкнул и бросил кость под лавку.
Голову Диджле затуманило, и зал перестал казаться таким уж грязным и отвратительным. Он вспомнил слова отца, что не надо судить о людях по их одежде, которые тот сказал после того, как Диджле в детстве насмехался над оборванным странником. Тот оказался паломником, который возвращался домой из хаджа, и милостиво простил неразумного мальчишку. Может быть, и тут не стоит судить по внешнему – ведь и названный брат выглядит не так, как должен выглядеть достойный человек. Ни бороды, ни украшений, ни чистой одежды, ни слуг. Вдруг в здешней грязи таится алмаз? В голове замелькали обрывки песен, которые он раньше пытался складывать, и Диджле мечтательно заулыбался. Надо сочинить нечто хвалебное, в честь своего освобождения, решил он. Но ведь никто не поймет…
Тем временем за столом произошли метаморфозы, и за их столом появились еще какие-то люди, одетые как юноша, встретивший их у моста, но похуже и победней. Названный брат свободно беседовал с ними наравне, но Диджле обеспокоился, потому что новые знакомые исподтишка рассматривали его, словно товар. На всякий случай он положил руку на ятаган, и вокруг загалдели, замахали руками, и названный брат отрицательно покачал головой. Диджле помешкал, но послушался – брату лучше знать.
- Так ты говоришь, что он был воином? – спросил у Лисицы чернявый, изъеденный оспинами. Он говорил глухо и время от времени доставал конец черного шарфа, туго обмотанного вокруг шеи, и перхал в него. – Осману в этих местах опасно, если он не на службе у кого знатного.
- Найди толмача и спроси у него, - Лисица пожал плечами. – Кому в этих местах не опасно?
- Удалым людям, - смутно ответил чернявый. Он щелкнул пальцами, и один из его незаметных спутников угодливо вложил ему в руку засаленные карты. Лисица нахмурился. Он хотел было предложить свои, но их внешний вид был отнюдь не лучше, а прослыть мошенником он не торопился.
- Дай-ка посмотреть, - он протянул ладонь, и чернявый, усмехаясь, протянул ему колоду. Диджле с любопытством наклонился к плечу Лисицы, но, когда увидел всадника с соколом среди листьев, отшатнулся с гримасой ужаса.
- Он похож на меня! Это колдовство!
Лисица оторвался от изучения карточных рубашек и хмуро посмотрел на него. Диджле ткнул пальцем в цветастого бородатого всадника в старинных одеждах, а затем – себе в грудь.
- Это я? – спросил он и тревожно дотронулся до карты еще раз. – Кто мог взять мой образ?
- Что с ним? – настороженно поинтересовался чернявый.
- На твоих картах всадник листвы похож на него, - ответил Лисица и повернул карту лицом к собеседнику. Шварц, сидевший рядом с чернявым, улыбался, точно китайский болванчик. – Знаешь, я, пожалуй, поменяю эту колоду на свою.
Чернявый пожал плечами, и Лисица вручил злосчастного всадника Диджле. Тот сжал его в кулаке, но не выбросил. Странно было видеть свой образ на бумаге, но это было красиво. Пророк осуждал в своих хадисах рисовальщиков и муззахибов, но говорили, что в Истанбуле есть целые кварталы с людьми, которым благоволит султан, мир его дому, и заставляет их рисовать зверей и птиц, а то и людей, как заведено у персов-отступников.
Лисица достал карты и отдал их собеседнику. Один из спутников чернявого зашептал ему что-то на ухо, и тот брезгливо отстранил его рукой, а затем, почти не разжимая губ, обронил: