На самом деле, около костра осталось несколько человек, которые быстро стали кружиться на одном месте, выкрикивая слова молитвы. Виталий, посмотрев на них, тоже начал кружиться. Сначала ему было страшно, сразу же заболела голова и стало подташнивать. Кроме того, ему все время казалось, что он вращается с бешеной скоростью и, того и гляди, потеряет равновесие и рухнет на землю. Потом он понял, что нужно просто расслабиться, и тогда приходит ощущение, что внутри тебя есть какая-то ось, вокруг которой ты вращаешься и соскочить с которой без собственного желания не сможешь. Сразу стало легко и спокойно. Виталий раскинул руки в стороны, задрал голову и стал смотреть на небо. Сначала оно вращалось в ритм его движениям вместе с многочисленными яркими звездами, потом остановилось, замерло. Виталию казалось, что звезды сгрудились в одну кучу в самой середине неба, и этот звездный сгусток спускается с неба и вливается в его голову в области макушки. Потом Виталий вспомнил, что Иван велел ему часто- часто дышать, и начал с силой вталкивать и выталкивать из себя воздух. Скоро голова его закружилась, по телу распространилась сильная боль. Руки и плечи сковали судороги — так, что Виталий не мог даже пальцы разжать.
Вокруг все звенело и кричало. Те, кто не крутился около костра, стояли рядом и громко пели:
Пели они все быстрее и быстрее... Виталий дышал часто-часто и чувствовал, как легкие его распирает от воздуха, а перед глазами начинают мелькать какие-то разноцветные пятна. И вот ему уже кажется, что он не вращается на месте, а стоит рядом и смотрит на себя, вращающегося, со стороны. Это я или не я? — думает Виталий. Его тело обретает невесомость, ему кажется, что ноги его уже не касаются земли, а сам он парит где-то невысоко над землей.
— Ай, дух! Ай, дух! Накатило! — раздается около самого уха, и Виталий слышит, как кто-то падает рядом с ним, пытаясь ухватиться за него руками, и начинает судорожно рыдать.
Виталий ощущает, как голова начинает стремительно увеличиваться, становится огромной, больше, чем все тело. Потом он с удивлением обнаруживает, что у него больше нет рук, он хочет пошевелить пальцами и не может этого сделать.
«Сейчас сдохну на этом месте», — проносится у Ларькина в голове. Он хочет остановиться, но у него не получается. Какая-то невидимая сила продолжает раскручивать его тело....
Потом какой-то толчок, свет. Виталий видит себя маленьким. Он очень хочет, чтобы мама купила ему игрушечную машину, но мама делать этого не собирается: она крепко сжимает Виталику руку и уводит его из магазина. Горькие слезы текут по его щекам, ему кажется, что это самая большая обида в его жизни... Кино прокручивается перед глазами Ларькина так ярко, что он с трудом успевает понять нереальность картинки.
Опять толчок, яркий свет... Виталий стоит с огромным букетом белых цветов в руках. Перед ним Ирина Сергеевна.
— Не нужно больше ничего, — тихо говорит она. — Ты очень славный, и мне с тобой было очень хорошо, но, понимаешь, у меня есть муж, и я его очень люблю. Прости меня… Но мы не должны больше встречаться... У тебя всё ещё будет. Ты встретишь замечательную девушку...
Виталий чувствует, как холод начинает пронизывать всё его тело. Ему хочется кричать от боли и беспомощности... Он бросает белые цветы на пол и уходит, хлопнув дверью...
Эта картинка медленно отлипает от глаз и неподвижно зависает в воздухе. Виталий рассматривает её, как фотографию, потом дует на неё, и она растворяется в темноте.
Ему становится удивительно легко. Он перестает ощущать свое тело. Его нет. Виталий — это не груда мяса и костей, а только воздух, ветерок, который веет, где хочет.
Виталий уже не слышит того, что происходит вокруг него. Голоса замолкают, весь мир исчезает, вернее, не исчезает, а растворяется в Виталии, и он растворяется в нем. Он летит, летит куда-то сквозь темноту и видит впереди яркий свет...
Астрахань, 9 июня 1998 года.
Борисов постучал в знакомую дверь. В доме что-то грохнулось, и на пороге тотчас появился Кузнецов, как всегда, растрепанный и улыбающийся.
— Ну-с, как ваши поиски?'
— Спасибо. Вот, возвращаю книги. Вы и Ольга Святославовна очень мне помогли.
— Ну, что? Сейчас чайник закипит, и будем завтракать. Я яичницу приготовил.
— Это чувствуется, — с улыбкой отметил Борисов, вдыхая запах горелого белка.
Кузнецов, виновато всплеснув руками, стремглав бросился на кухню, там снова что-то загремело, и, похоже, разбилась тарелка.
Сидя за столом и с усилием соскребая со сковородки пригоревшую яичницу, Борисов, кашлянув, обратился к Кузнецову.
— Валентин Евгеньевич, я, собственно говоря, вот о чем хотел с вами поговорить...
— Слушаю вас, — Кузнецов перестал жевать и с вниманием посмотрел на Борисова.
— Дело в том, что в Митяево я поехать, наверное, уже не смогу.
— Я вас понял. Вы хотите, чтобы я поехал?
— Вы угадали. Сможете?
— Конечно. У меня сейчас отпуск. Когда ехать?
— Я думаю, завтра... У вас ведь в Митяево родственники? Так вот, остановитесь у них. Узнать, где квартируется Виталий, я думаю, не составит труда. Зайдете к нему и расскажете, что со мной случилось. А ещё лучше, я записку напишу. Передадите, и всё. Согласны? Дорожные расходы я, естественно, оплачу.
Кузнецов кивнул головой и пошел за чайником.
Борисов должен был прибыть в Митяево ещё вчера, и Ларькин теперь, не находя его, конечно, уже стал волноваться. У Юрия Николаевича была рация, но, во-первых, на таком большом расстоянии она все равно бы не действовала, а во-вторых, во время драки ей сильно досталось — пластмассовый корпус был разломан и из него во все стороны торчали разноцветные провода. Хлипкая техника. Нужно будет сказать Ахмерову, чтобы усовершенствовал, довел до прочности милицейской дубинки. Ларькин, конечно, и один там справится, потому как мужик он толковый, но сообщить ему о случившемся всё-таки не мешает.
— Николай Юрьевич, вы чем теперь заняться думаете? — спросил Кузнецов, разливая чай.
— Не знаю. Нечем мне особенно-то заниматься. Может, бумаги, которые вы мне дали, ещё раз перечитаю...
— Я вот о чем подумал. Оленька мне сразу после вашего отъезда кипу книг принесла — как знала, что вы ещё раз появитесь. Книжки об истории сектантства в России, методики каких-то психотехник... В общем, если вам интересно, вот эта минибиблиотека, и читайте на здоровье. Оленька уверяла, что эти книжки смогут вам помочь. — Кузнецов полез в книжный шкаф и вынул оттуда довольно приличную стопу.
Борисов книгам очень обрадовался — чем больше информации, тем лучше. Тем более что практической пользы от него сейчас никакой. Юрий Николаевич допил чай, помог Кузнецову убрать со стола и, предвкушая интересное чтение, завалился на диван с книжкой Станислава Гроффа в руках.
Митяево, июнь 1998 года.
Виталий попробовал закрыть глаза, потом снова открыл. Нет, сколько ни моргай, свет не исчезает. Свет везде: и вокруг Виталия, и в нем самом. Нет ни верха, ни низа, все близко и далеко одновременно. И он сам — здесь и не здесь, а внутри себя. Или это пространство в нем?
Виталий поднес к глазам руку, чтобы проверить, — через ладонь свет тоже проникает или нет. Но... рук не было. Виталий, испугавшись, посмотрел вниз — ничего не было, один сплошной свет, яркий, но не назойливый и не слепящий глаза. Ларькин сосредоточился и попытался ощутить свое тело: вот рука, вот голова, ноги... Ощущения вроде бы есть, хотя когда у человека ногу отрезают, он тоже потом ещё долгое время её чувствует. Память срабатывает... Но ведь тело может быть и другим. Вот оно превращается в шар, потом в длинную узкую ленту. Как ни меняйся, все равно это ты и не ты...
Он оттолкнулся от пустоты и полетел. Ничего не меняется, пространство вокруг неподвижно и пусто. Быстрее, быстрее... Бешеная скорость, по крайней мере, так кажется... Стоп.
Виталий попытался припомнить, что же с ним произошло... Остров, радение, он кружился... Потом его куда-то понесло, картинки какие-то перед глазами мелькали... ещё он куда-то летел, и впереди был свет... Может быть, он умер? Он читал где-то о том, что умирающие видят свет в конце тоннеля. Но почему тогда он думает, говорит? Хотя почему бы ему и не думать? Для этого тело не обязательно. И вообще, кто знает, как чувствуют себя умершие, кроме них самих. А они об этом никогда не рассказывают...