Она покачала головой, представив, как гроб с телом Фредерика проделывает тот же путь, который проделали сегодня они. Как его душа требует справедливости. Господи, почему Ты покинул меня…
— Мне кажется, я схожу с ума.
Голос Анны снова вернул ее к действительности. Они вышли на остановке и сели в такси, которое быстро доставило их в деревню, где вырос Фредерик. Отдельно стоящие дома. Никакой центральной площади. Мари спросила шофера, и тот ответил, что большинство магазинов давно уже закрылись, и теперь за продуктами приходится ездить в соседний поселок, что в нескольких милях отсюда. Такси остановилось перед одним из домов на окраине.
Он стоял у самого леса в окружении полуразрушенных строений, когда-то служивших сараями и амбарами. Тропинку, ведущую к крыльцу, занесло снегом.
— Хозяйка редко выходит из дома, — пояснил шофер, необычайно разговорчивый для этих северных мест.
Расплатившись, женщины достали из багажника свои сумки и направились к дому. Такси уехало, и деревня снова погрузилась в тишину.
Они шли к крыльцу, проваливаясь в снег по щиколотку. Сапоги у обеих тут же промокли.
— Если это не тот дом, я не знаю, что мы будем делать, — сказала Анна.
— Лично я лягу на снег прямо тут и засну. Превращусь в снежного ангела.
Ангел. Ангел смерти. Мари поняла, что даже слова навсегда изменили для нее свое значение и никогда уже не будут просто словами. И тут она услышала музыку.
Звуки рояля доносились из дома, скользили по снегу, путались в ветвях елей. Голос звучал одновременно мягко и звонко, сильно и нежно. Мари попыталась разобрать слова, но поняла только, что песня исполняется на французском.
Она опустила сумку на крыльцо, стараясь не шуметь. Осмотрела дверь в поисках звонка. Его не было, но, видимо, в доме услышали их шаги, потому что музыка стихла и через пару минут дверь распахнулась.
Обе знали, что матери Фредерика около шестидесяти, но выглядела она значительно моложе. У нее была светлая кожа с едва заметными морщинками, красивой формы губы, накрашенные алой помадой. Натуральная блондинка, она собрала волосы, чуть тронутые сединой, в хвост. На ней было длинное темно-красное платье, на стройных ногах тонкие чулки и туфли на высоких каблуках. Брови выщипаны, вместо них — две тонкие дуги, нарисованные карандашом. Мари уставилась на нее в недоумении. Облик этой женщины не вязался с деревней, затерянной в северной глуши. Она заглянула в ее голубые глаза в поисках объяснения, но увидела только свое собственное отражение.
Женщина протянула ей руку.
— Мишель Андре. А вы, должно быть, Мари и Анна. Добро пожаловать! Входите. Зима в наших краях суровая. Но я разожгла для вас камин.
Ее голос был похож на голос Фредерика. Такие же певучие интонации. С той лишь разницей, что у Мишель угадывался легкий французский акцент. Она посторонилась, впуская подруг в дом, и стояла, разглядывая их. Или это им только показалось? У нее было что-то странное с глазами. Зрачки казались неподвижными. Ресницы густо накрашены тушью, как у фарфоровой куклы. Мишель улыбнулась.
— Разделись? Проходите в гостиную. Вы, наверное, проголодались с дороги.
Анна и Мари прошли за ней в гостиную. Мишель Андре шла очень грациозно, но создавалось ощущение, что она просчитывает каждый свой шаг заранее. Двери в другие комнаты были закрыты. Видимо, она не хотела, чтобы туда заглядывали. В комнате горел камин.
Мари вошла туда и подумала, что изнутри дом куда красивее, чем снаружи. Тут не было ни старой мебели, ни потертых подушек, как в обычных деревенских домах. Напротив, все внимание притягивал к себе блестящий черный рояль и книжный шкаф с аккуратно расставленными книгами и нотами. Ноги тонули в пушистом красном ковре. Мебель в стиле модерн подозрительно напоминала обстановку «Фата-морганы». На подоконнике — лампа в виде женской фигуры, напоминавшей хозяйку дома. Стол накрыт на троих. Там уже стояли чайники и блюдо с крошечными бутербродами-канапе, круассанами и джемом. Мать Фредерика изящно опустилась на диван, закинула ногу на ногу и грациозным жестом предложила им садиться. Мари подумала, что по сравнению с этой женщиной она и Анна в грубых теплых носках выглядят вопиюще вульгарными.
Они сели за стол, и Мишель предложила им самим поухаживать за собой. Мари и Анна налили горячий чай в фарфоровые чашечки. Мари вдохнула его душистый аромат и отметила, что чай высшего сорта. Женщина продолжала смотреть на них с дивана все тем же странным взглядом. Она осторожно налила себе чаю, прижав носик чайника к краю чашечки. Ногти у нее были накрашены лаком того же оттенка, что и платье.