Нимий Никет был одинок, и ему приходилось скрывать свои физические и душевные страдания от окружающих, тем более что в силу положения и занимаемой должности он должен был держать в узде эту ораву варваров, из которых состояла дворцовая гвардия, — вспыльчивых, неотесанных, драчливых, всегда готовых унизить более слабых. И он прекрасно понимал, что, если эта грубая солдатня почувствует его слабость, ему конец. Нимий Никет и сам не был ни добряком, ни неженкой, не раз повторял, что не знает, есть ли у него вообще сердце, но какое-то смутное воспоминание о любви все-таки жило в памяти этериарха, делая еще более горьким его одиночество среди других придворных, порхавших по Дворцу, словно мотыльки. Военная жизнь в отдаленных пограничных районах способствовала тому, что он стал обращать внимание на красивых молодых людей, служивших под его началом, но с тех пор как Нимий Никет обосновался во Дворце, он скрывал свои чувства, чтобы не стать мишенью для насмешек евнухов и бородачей. Тягу к мужской красоте он сохранил лишь как воспоминание о праздной суете военной жизни, а может быть, и как тайную свою склонность.
В обязанности дворцовой гвардии входило не только поддержание порядка во Дворце, не только предотвращение возможных заговоров и покушений на императора, которого к тому же охраняли его собственные верные копьеносцы и телохранители, но и наведение порядка в городе. Беспорядки всегда вспыхивали неожиданно, медленно вызревая где-то в недрах домов, торговых лавок, среди портового люда, и соглядатаи, которыми буквально кишела столица, все равно не успевали заблаговременно предупредить о них. Этериарх знал, что у жителей города всегда есть причины для недовольства, и потому бунт мог вспыхнуть в любой момент, но даже ему ни разу не удавалось угадать, когда именно и где. Никто не сообщал ему заранее об обложении новыми налогами купцов и торговцев, которые и без того уже не выдерживали конкуренции с венецианцами и генуэзцами; о поставках для армии соленой рыбы и зерна; об обесценке номизмы, курс которой все больше падал, а покупательная способность уменьшалась день ото дня. Но чем беднее становился народ, тем богаче и спесивее делались купцы, наживавшиеся на военных поставках и поставках в Большой Дворец. Кроме того, в последние годы два мощных землетрясения разрушили дома бедняков в столице и в пригороде, что, разумеется, способствовало возникновению новых, почти неразрешимых проблем, привело к новым взрывам недовольства и новым беспорядкам.
Уже не раз доведенный до отчаяния народ громил военные склады, где хранился провиант для отправки в зоны боевых действий, а также склады соленой рыбы в порту Буколеон. В подобных случаях дворцовая гвардия выходила из Дворца и безжалостно разгоняла плохо вооруженных, обессилевших от голода людей, многих забивая до смерти тут же, на месте. После этих кровавых стычек беспорядки принялись чинить жены бунтовщиков. Даже самые свирепые воины — а особой жестокостью отличались печенеги — все-таки не решались убивать беззащитных женщин, многие из которых выходили на площадь с детьми на руках.
Перед этими бунтующими женщинами Нимий Никет чувствовал себя совершенно беспомощным и беззащитным. Последняя подобная стычка произошла за несколько дней до таинственного преступления в оружейной мастерской. Женщины Константинополя устроили шумную демонстрацию протеста против пекарей, обвиняя их в том, что при выпечке хлеба они будто бы смешивают муку с золой. Сотни женщин с утра и до вечера расхаживали взад и вперед но улице Месе, выкрикивая оскорбления и ругательства в адрес пекарен и размахивая длинными палками, с насаженными на них круглыми булочками, выкрашенными в черный цвет. Их голоса достигали террас и окон Дворца, нарушая покой императора, приказавшего собрать жалобы женщин и передать этериарху, который был чрезвычайно оскорблен этим распоряжением.