– Ну, я пойду ещё потанцую, – сказала она весело.
– Когда ты будешь танцевать, я приду посмотреть, – ответил я ей в тон.
Она вышла, и я знал, что она больше никогда не подойдёт ко мне. И не жалел. Смотрел на фильтр сигареты. Это всего шестая за сегодняшнюю ночь. Какая дурная ночь, бережёт моё здоровье. Иногда я успеваю выкурить целую пачку. А это лишь шестая, которую я бросил сейчас и в урну не попал.
Посмотрел на часы: четвёртый час. Три с копейками.
Нет, неужели так мало я курил… Достал пачку. Только шесть сигарет не хватает, правда.
Голова моя разомлела уже. Домой хочется, надоели все.
Прибежала официантка, новенькая, Аля её зовут. Не знаю, что это за имя, Аля. Алина, что ли.
– Слушай, иди скажи этому мудаку, чтоб он не смел меня трогать. Он трогает меня за ногу, – сказала мне Аля, раздувая ноздри.
– Какому мудаку?
– Иди, я покажу.
«Отчего она думает, что я должен отгонять от неё мужиков, – думал я лениво, сползая с табуретки. – Надела самую короткую юбку, которую только можно представить… И ноги свои… красивые… всем показывает… „Иди, я покажу“, что за манера… Я же ей не говорю, куда ей ходить».
Ноги у неё длинные, да, только сама несимпатичная. А ноги замечательные.
– Вот этот.
Я кивнул головой и пошёл к столику, за которым сидели всё те же трое, столичные гости. Ногу официантке погладил их водитель. Он смотрел, как я подхожу.
– Будьте добры, не трогайте больше официанток, – сказал я ему, наклонившись. – Хорошо?
Водитель пожал плечами.
– Я никого не трогал.
– Ну, ещё лучше, – ответил я и отошёл.
«Овца, – подумал я снова. – Надо юбку надевать поприличнее, не на детский утренник пришла…»
Я ещё не успел вернуться в фойе – оно пустовало, что недопустимо, потому что может кто-нибудь проскочить без билета, – только-только входил туда, и меня за плечо остановил высокий москвич.
– Ты оскорбил моего друга, – сказал он.
– Я никого не оскорблял, – ответил я устало. Но это уже была другая, почти безвольная усталость, не та, что в начале вечера, возникавшая от предсказуемой человеческой наглости, которую я так легко мог сломить.
– Он никого не трогал, и ты его оскорбил, испортил ему вечер.
– Ну как не трогал, если она жалуется? – отругивался я. Молоток ещё куда-то пропал.
– Так, не трогал, – голос у него был поставлен хорошо, и, разговаривая, он подрагивал от близкого, готового выплеснуться бешенства, которому мне нечего было противопоставить. – Я думаю, тебе стоит пойти извиниться, – сказал он.
«Да пошло всё к чёрту», – подумал я и вернулся к столику.
– Ваш друг утверждает, что вы никого не трогали, – сказал я смотрящему в сторону водителю. – Если так – приношу извинения. Надеюсь, что всё было именно так. В любом случае не стоит мешать работе наших девушек.
Невысокий, тот, кого Сёма назвал «самураем», в это время пил сок из трубочки, и лицо его кривилось, как у маленькой, желающей чихнуть обезьянки.
Я всё-таки вернулся в фойе и даже вышел на улицу с таким ощущением, словно во мне стало неожиданно мало крови.
Метрах в тридцати от клуба всё светила фарами иномарка с теми подростками, которых обидел Молоток.
Вышел Вадик, будто стесняясь.
– Захар, там… Этот высокий москвич… Сказал Але, что её задушат, если она будет жаловаться.
Я кивнул головой, ничего не в состоянии решить.
Подержал в руках сигарету, впервые не хотелось курить, мутило немного, и голова кружилась. Вошёл в зал, сразу попался на глаза позёр, пьяное и потное лицо его расплывалось, словно у него отсутствовали лицевые мышцы.
Откуда-то появился Молоток.
– Всё нормально? – спросил он.
Я снова покачал головой: нормально.
– Ты где был? – поинтересовался я, хотя мне было всё равно.
– А этот «афганец» опять в клубе, – сказал Молоток, видимо, не расслышав вопроса. – Забежал, когда мы этих чертей разнимали… Выгнать его?
– Не надо, – ответил я.
Мимо нас, задев меня плечом, прошёл позёр.
«Надо что-то сделать, – думал я. – Что-то надо делать. Надо собраться. Они же как звери, всё чувствуют…»
– С бокалом, – кивнул на позёра Молоток.
– Уважаемый, на улицу с бокалом нельзя, – сказал я позёру.
Он покосился на меня брезгливо, отпил вино и выплюнул его на ступени, едва не попав в стоявшую ниже девушку.
– Вернись в зал, – ещё раз попросил я.
– Тебе уже объяснили, как себя вести? – ответил позёр, повернув ко мне своё расплывшееся, омерзительное лицо; в губастом приоткрытом рту его, как что-то живое, готовое выпасть, шевелился влажный и толстый язык.