со́льюпустым горизонтомснегомсиплым голосомодиночества
хандры небритый лешийтоски зелёный уголслова-то всё какиеникчёмные
это ничего
завтра утромдевочка с ленивой улыбкойпосмотрит на меня в трамваея ей не понравлюсьно что-то её заинтересуетперед выходом из трамваяона обернется ещё раз и мы встретимся глазами
на улицедогнав еёя скажу:«В моём доме много скучных книгещё у меня есть наручникии несколько денег на бутылку пивая поэт и к тому же умеюиграть на гитаре Вертинского(„Ваши пальцы пахнут ладаном“)я могу сыграть тебе про пальцы».
* * *
и на невольничьем рынке Древнего Римагде пахнет так что порой тошнитна шумном и диком рынкесын патрициявзбалмошный и самолюбивыйброжу с мальчиком-слугойи ты тамв толпе рабынь на продажугрязная и злаяотворачиваешься и закрываешь глазано я же видел тебя спустя две тысячи лет –я узнал тебя сразуи купленная мнойты единственная кто имеет правовходить ко мне по утрамкогда я ещё сплюты приносишь мне ягоды и сокиа из всех мыслимых на земле огорченийменя мучает только одно –когда вишнёвая косточкапопадает на передние зубы
Белые сны
Июль был смугл, но август бел,и белы были сны.Весь мир бледнел или седел,как будто белены поел.И было нам не по себеот этой белизны.
Как привидение бела,прикрывшись скатертью,ты, кошкой выгнувшись, спала,и просыпаясь, мило зла,проклятья комарам слала,смешно и матерно.
Во сне кружилась голова,и что-то давнее…Дышала ты едва-едва,нещадно растрепав диван,вчерашний выветрив дурмансвоим дыханием.
Ладонь твоя мою звала,как птица ищет корм,как жаждет дождь иссохший злак,я руку дал, хоть ты спала,свою ладонь в мою вплелаи нежно, и легко.
В беспепелье тобою выжжен,вживался в трепет глаз.В любви твоей – в болотной жиже,в любви твоей – в небесной выси.И в линиях судьбы и жизнистекался пот у нас.
От ветра дым паникадильныйпроник в раскрытое окно.А птицы по столам ходили,и наше выпили вино.
* * *
Я потерял спички. Коробок потерял, говорю.Потерял ощущение бренности, гибельности бытия.Наглый, словно сорняк, стою на мокром ветру.Счастье, как ты велико. Куда мне спрятать тебя?Нет ощущения холода, слякоти. Пеленаветра, тумана и снега не настигает меня.
Что-то крошится в ладонях. Кажется, это зима:бесится, но не слышна, будто в немом кино.Не принимаю к сердцу. Не научусь принимать.Очень хочу принять, но сердце как тот щенокглупо сидит в углу, в лужице на полу.То он полижет живот, то он почешет скулу.
Сердце, где ты и что ты? Ты что же, вовсе нигде?Не знаю твоё биение, не чувствую тяжесть твою.Господи строгий Боже, как же ты не доглядел,что я стою, улыбаясь. Даже, что просто стою.Нет ощущения времени. Тёплый, безумный, живой –вижу сплошное счастье. Куда мне столько его.Стыло, я знаю, стыло. Я знаю и не могувпустить в себя хоть на атом чёрную синеву –гарью пропахший вечер – город в грязном снегу –гибельность этого сердца – этого ветра звук.Я не умею больше ни миловать, ни корить.Что мне просить у Бога? Разве что прикурить.
* * *
Если в электричкесидя друг напротив другамы прижмёмся к обмороженному стеклу щекамиипостараемся соединить губыто на стекле останется бабочкаана наших щеках рисунок пальцев всехжелавших узнать куда едем
* * *
Я не ведаю, что творю,я тебе о любви говорю.В светофорах мигающий красный.Этой ночью дурною заразнойконтиненты идут ко дну.Разве я при этом усну…В светофорах мигающий свет.Пропускаю помеху справа.Пропускаю целые главы,а конца в этой книге нет.Как в бреду улетаю в кювет.Ах, мигающий красный… алый…Тёмно-розовый… огневой…Словно сердце движенье встало.Бледный месяц как часовой.Опалённая тень красноталадай понять им что я живой.Я не ведаю что творю.Я тебе о любви говорю.Ты родная, ты рядом одна.Ты мне тысячу лет как жена.
Зимний пляс
Снегири в одеждах алых.Косари в рубахах белых.Боль в натруженных суставах.Жар в руках остервенелых.