Жанна уже увидела начальницу и собралась было окликнуть, но та быстро поднесла палец к губам.
Пышноволосая и круглощекая фотомодель тем временем приняла соответствующую позу в парчовом шезлонге, стена за которым была задрапирована разнообразными кусками ткани. Вокруг суетились парикмахер, гример и стилистка, в то время как Каллум в ожидании стоял возле камеры.
— Ну, все готовы? — спокойно спросил он, подавая сигнал освободить съемочную площадку. Затем склонился к камере и начал снимать.
Анна следила, как он работает — передвигает кусок ткани или меняет форму складки на юбке, щелкает затвором, произносит ободряющие слова и снова щелкает затвором.
Только к концу съемок, когда уже были отсняты три пленки, О'Нил заметил Анну. Непонятно, как он отреагирует — может, это его стеснит, а может, и вовсе рассердит.
— Привет! — подойдя к ней, кивнул он. — Какой приятный сюрприз!
— Привет! — робко отозвалась она. — Я пришла посмотреть, как работает новая стилистка. Раньше мы не пользовались ее услугами.
— А! — понимающе протянул он и снова улыбнулся. — В любом случае рад вас видеть.
— А я вас, — радуясь, что напряжение спадает, сказала она.
— Приятный получился вечер.
— Согласна, — кивнула она, не сомневаясь, что Жанна на них смотрит.
Каллум бросил взгляд на Жанну и вновь перевел на Анну.
— Послушайте, вы сегодня вечером свободны?
— Сегодня вечером? Ну, я…
— Дело в том, — что я свободен и… в общем, я подумал, не захотите ли вы пойти куда-нибудь?
— Например, на свидание? — чуть насмешливо уточнила она.
— Конечно.
Она улыбнулась.
— Что ж, я не прочь.
Он улыбнулся как-то странно, с облегчением — будто ждал, что она откажет.
— Вот и прекрасно. Нет, правда. Я заеду за вами в восемь. На работу. Ладно?
— Ладно, — сказала она, не в силах скрыть радость. — Сегодня в восемь. — И решив, что промедление только все испортит, вышла, на ходу подмигнув Жанне.
В лифте он поцеловал ее в первый раз — долгим, упоительным поцелуем. Когда кабина остановилась на пятнадцатом этаже, он посмотрел на нее такими зелеными, такими прекрасными глазами, что внутри у нее все перевернулось. Не говоря ни слова, он взял ее за руку и вывел на лестничную площадку.
Нервно улыбнувшись, она кивнула в сторону одной из дверей и полезла в сумочку за ключами. Сердце ее бешено колотилось.
Закрыв дверь, она нажала на выключатель. К жизни тотчас пробудились две люстры, отбрасывая на стены и потолок гостиной тень от миниатюрных пальм.
Он мягко коснулся ее спины, заставив вздрогнуть. Она повернулась:
— Хочешь выпить?
Они говорили еле слышно, боясь испортить словами очарование вечера.
О'Нил снова взял ее за руку и покачал головой.
— Еще что-нибудь?
Каллум поднес ее руку к губам и мягко поцеловал, не отрывая взгляда от ее глаз.
— Я хочу любить тебя.
Эти слова вызвали в ней лихорадочное возбуждение. Анна вся затрепетала, ноги ее подкосились, и она подалась к нему, желая прижаться всем телом. Поднеся руку к его лицу, она медленно провела по небритой щеке и коснулась губ, которые тотчас раскрылись, чтобы поцеловать ее пальцы.
Одной рукой он притянул ее к себе, другой приподнял вверх подбородок. Их губы слились в долгом поцелуе.
Не прерывая поцелуя, он сбросил на пол пиджак. Неотрывно глядя ему в лицо, она провела пальцами по его груди, очерчивая контуры упругих мышц, затем через голову стянула с него тенниску.
Тело Каллума показалось ей божественным: налитым и загорелым, дорожка темных волос вела вниз, под пряжку ремня.
Она его хотела. Теперь в этом не было сомнения. При каждом его прикосновении она изнывала от желания, но ей хотелось продлить это сладостное мучение.
Он принялся расстегивать платье у нее на спине. Вот он с сосредоточенным и серьезным выражением лица спустил бретельки с ее плеч, и платье соскользнуло на пол.
Под темными кружевами лифчика отчетливо выделялись набухшие соски. Привычным движением он расстегнул крючок, высвободив ее груди, обхватил их руками и принялся ласкать и целовать так, что Анне почудилось: она вот-вот кончит. Но в этот момент Каллум решительно подхватил ее на руки.
— Где у тебя спальня?
— Вон там. — Она кивнула в сторону двери.
Он улыбнулся, наклонившись, вновь покрыл поцелуями ее лицо и грудь и понес ее в темноту.
Осторожно опустив Анну на кровать, он почему-то отстранился. На один ужасный миг она решила, что он передумал.
— Каллум!
Он ответил ей поцелуем, затем вновь принялся ее ласкать. Анна протянула руку и захихикала, поняв, что он совершенно голый.
— Что тебя рассмешило, девочка?
— Ничего… — Она вздохнула. — Абсолютно ничего.
Чудесно! — И обняв Каллума, она притянула его к себе и принялась страстно целовать.
Проснувшись на рассвете, она как была, голышом, подошла к окну и стала смотреть на Центральный парк.
Каллум молча обнял ее сзади и покрыл поцелуями плечи и шею.
— Привет! — сказала она, прижимаясь к нему и наслаждаясь теплом его тела.
— Привет. Ты всегда встаешь так рано? — Он зевнул и потерся носом о ее волосы, стараясь насладиться их запахом.
— Мне не спится.
— Значит, надо расслабиться.
— Ты о чем? — хмыкнув, спросила Анна.
— Я думал, все англичанки всегда чопорные и правильные, — развеселился он.
— После этой ночи ты по-прежнему так думаешь?
Он улыбнулся.
— Ладно. Признаю свои ошибки. Но, в общем, я говорил о ванне, может быть, о массаже, ну и о своем собственном лекарстве от бессонницы.
— М-м-м, звучит неплохо. — Анна повернулась к нему лицом и взъерошила волосы у него на груди. — Пожалуй, это мне подходит.
— Надеюсь.
Следующие несколько недель они были вместе каждую свободную минуту, хотя, учитывая рабочую нагрузку, это часто означало встречу в полночь в постели. И когда бы они ни занимались любовью, Анну каждый раз охватывала такая сильная, такая всепоглощающая страсть, что она совершенно теряла голову и была не в состоянии задуматься, к чему это может привести.
Ночевать в студии Каллума Анне вскоре расхотелось; раздражало отсутствие по утрам привычных вещей. О'Нил приспосабливался к обстановке гораздо легче, поскольку привык передвигаться по свету с одной зубной щеткой в портфеле. Вскоре эта самая щетка уже стояла в ванной комнате Анны. Стопки его теннисок, словно термитники, возвышались в ее спальне, пока прислуга не получила указания отправлять их в стирку, а потом убирать в надлежащий ящик В общем, хотя никто никаких конкретных решений не принимал, Каллум в конце концов переселился к Анне.
И никаких проблем не возникло. Анне нравилось возвращаться домой, зная, что там кто-то есть. А главное — ей доставляло удовольствие немодное ныне ощущение, что она кому-то принадлежит.
Для Каллума страховочной сеткой служила его студия. Он знал, что, если дела пойдут плохо, ему всегда есть куда уйти. Так что всеобщий бич совместного проживания — понимание того, что выбора нет, — над ними не висел, в то время как с каждой неделей общество друг друга доставляло им все больше удовольствия. Ему не нужно было быть с ней вместе, он хотел этого.
Они провели много часов в прогулках по Нью-Йорку.
Он сводил ее на бейсбольный матч, на выставки и на бродвейские шоу. Он представил ее своим друзьям и несколько раз водил на вечеринки, но самые лучшие, самые счастливые времена наступали, когда они оставались вдвоем развалившись перед телевизором на диване или прогуливаясь по Центральному парку. Впрочем, бывали и сюрпризы.
Та неделя прошла в тяжелой, изнурительной работе: в понедельник утром Анна должна была представить макет журнала возможным рекламодателям. Нужно было правильно разместить фотографии, выверить тон заголовков и так далее, и так далее — в общем, направить талант сотрудников редакции в нужное русло и при этом не выбиться из графика. К вечеру пятницы работа тем не менее была закончена. Но когда довольная Анна позвонила Каллуму, чтобы порадоваться вместе с ним, он отреагировал как-то вяло, явно не разделяя ее восторга. Впервые за все это время она ощутила острое разочарование, впрочем, как оказалось, ненадолго — исключительно до того момента, когда она вышла из здания и обнаружила, что Каллум ждет ее возле взятого напрокат лимузина.