Энди Смайли
ГРЕХИ ОТЦА
РАССКАЗ
В самые тяжелые минуты я не люблю своих сынов.
Сангвиний был недвижим, вокруг него сталкивались клинки. Его разум был полон тяжелых мыслей, давивших на него как само время, они приковали примарха к месту, парализовав в центре дуэльного камня, пока двое сражавшихся обменивались ударами.
В такие мгновения я думаю о том, что произойдет.
Красота примарха облаченного в простые одежды превосходила статуи и скульптуры, украшающие зал в глубине Крепости Геры. Божественный ангелоподобный Сангвиний воплощал красоту и силу созданий Императора.
И только отец смог бы увидеть его задумчивость.
Моим сынам никогда не постичь моих добродетелей, они останутся потускневшим зеркалом, поблескивающим в свете величия, которого они лишатся с моей смертью. Им не хватит отваги, чтобы бороться с проклятием их крови. Разве что…
Разве что, возможно, кроме этих двоих.
Буря Ангелов была смертельным ритуалом. Сангвиний стоял в сердце бури, вокруг него мелькали мечи Расчленителя и Спасителя. Примарх следил за ходом дуэли, оценивая силу и умения пары его сынов, пока они скалились и обменивались гневными репликами.
Мой отец создал меня по образу ангела, божественного защитника или гневного разрушителя. Но не сказал кто из них — я. Это причуда его характера — создавать нечто, способное удивить и выйти за пределы его знаний. Решение о том, каким меня запомнит история, он оставил мне.
Сангвиний закрыл глаза, погружаясь в воспоминания об Улланорском Триумфе. Он всегда чувствовал себя одиноким, даже тогда, в присутствии многих братьев. Он смотрел на их лица, и видел проблеск грядущего в их глазах.
Мои братья не страдают от подобной неуверенности. Магнус не воин, а Ангрону не интересна тактика. Выбор был сделан за них, они свободны от гнета подобных мыслей.
Клинки из ваальской стали, горячие как гнев, снова сшиблись и скрестились, выбросив искры перед лицом Сангвиния.
Разрушитель или защитник, я проклят, ибо увижу, как заканчиваются оба этих пути, и уже познал боль отказа от того или другого. В моей слабости, я ступаю по обоим.
Он открыл глаза. Дуэль шла практически вплотную к нему, яростные удары и рывки обдавали его кожу теплом.
Но эти двое, мои сыны несущие изъян, они следуют только одному пути.
Меч Расчленителя, ведомый смертельным умыслом, устремился к шее Сангвиния. Примарх не двигался, но остался жив — удар был остановлен оружием Спасителя.
Азкаеллон, главный из сангвинарных гвардейцев — мой величайший защитник. Золото и бронза его брони отражают чистоту в его сердце. Его ведут долг и гордость, он искусный мечник, все его движения взвешены и сбалансированы
Азкаеллон, кряхтя от напряжения, плечом оттолкнул своего соперника от примарха.
Амит, капитан пятой роты, прирожденный воин. Он будет сражаться, пока не погаснут звезды, его броня покрыта выбоинами, которые могли бы стать шрамами на душе любого другого, кровью, и запятнана темнейшим багровым. Он — разрушитель, сражающийся с яростью берсеркера, от его жестоких ударов нет защиты.
Амит, поднявшись, зарычал и возобновил атаку.
Они переживут меня, из-за своей целеустремленности, она дает им силы делать то, что не могут другие.
Но все же, я видел будущее, в котором нет ангелов…
Мое тело разбивается о землю и Ка’Бандха издает победный рык. Удовлетворенный местью демон взмахивает крыльями и уносится в отдаленную гущу боя.
Я лежу без движения.
— Нет! — кричит Азкаеллон в мучительной ярости.
Он бежит ко мне, не обращая внимания на зов воинов, которых он бросил.
— П-повелитель, — бормочет он, падая на колени.
Он берет мое тело на руки и подтягивает к себе, прижимая голову к украшенному нагруднику. Мое лицо выглядит так же как сейчас — невинное и не поврежденное.
— Отец, — трясет меня Азкаеллон, сходящий с ума от тоски, он ищет признаки жизни, которой во мне больше нет, — он мертв…
— Наш отец Сангвиний мертв! — Азкаеллон устремляет взор в небеса, ища какую-нибудь сущность, которая сможет опровергнуть его слова.
Вокруг него части дворца полыхают в агонии. Огонь пожирает землю и начинает ползти по стене, он срывает плоть с мертвых и тех, кто еще жив. Они горят как масло, в огне богов, жаждущих разрушения.
— Почему…почему это случилось, — Азкаеллон снимает шлем и смотрит по сторонам, как будто мир изменится, когда он взглянет на него обычными глазами. Этого не происходит.
Его окружает ад. Надежда покидает Кровавого Ангела, и он падает ниц, выпустив клинок из руки. Его братья умирают, краснокожие демоны разрывают их зазубренными когтями и рубят обсидиановыми клинками. Враги двигаются так быстро, что Кровавые Ангелы как будто сражаются в замедлении, рык их болтеров теряется в животном реве чудовищ.