Я даже не мог бы сожалеть, что она так хорошо знала мир, в котором жил Скотт. Это только увеличивало взаимопонимание между нами, потому что ей не требовалось ничего объяснять про Скотта. Она хорошо знала, кто такой Скотт, поэтому от нее не надо было ждать всех этих надоедливых вопросов, которые бы стали задавать другие женщины: где вы живете, что вы делаете, были ли вы когда-нибудь женаты... Я думал обо всех этих скучных вопросах и радовался их отсутствию. Затем я вспомнил, что в какой-то момент той ночью я сказал ей: «Но Тони был красивый — как ты можешь говорить, что я более привлекательный, чем был он?», и она лениво ответила: «Да, он был мил, но он был какой-то скучный, я всегда так думала, он был как Эндрю». И я вдруг подумал, как замечательно, что она знала Эндрю и Тони, и мне нет необходимости пускаться в утомительные объяснения.
У нас с Вики много общего в прошлом, и когда я думаю о нашем нынешнем окружении, я вижу еще одно преимущество Вики: ей все равно, сколько я зарабатываю и какой образ жизни я могу себе позволить: она сама богата. Одного этого факта достаточно, чтобы она отличалась от всех остальных женщин, которых я встречал во время моих странствий.
Я понял, что я очень хочу увидеть ее снова.
Я моментально вскочил на ноги. Да, конечно, я понимал, что нахожусь в плену своих фантазий, которые не имеют никакого отношения к моей реальной нью-йоркской жизни, но мне было неприятно это обнаружить теперь, когда моя жизнь в Нью-Йорке, наоборот, казалась фантазией, в то время как единственной реальностью была Вики. Я снова сел, заставил себя успокоиться. Без сомнения, я был крайне взволнован. Поэтому мне было так трудно отличить фантазию от реальности, поэтому мой инстинкт самосохранения гнал меня обратно в Нью-Йорк, где Скотт мог снова завладеть контролем над моей жизнью.
А может быть, Скотт был фантазией?
Нет. Возможно, Скотт и был мифом, но он по-прежнему оставался частью моей действительности, потому что в отличие от фантазий мифы являются всего лишь правдой в ином измерении. Поэтому мифы могут быть так же важны, как действительность, и поэтому во многих успешных судьбах они не вступают в конфликт с действительностью, но дополняют ее, так что и миф, и реальность совершают свой путь бок о бок во времени.
Я взглянул на журналы и увидел фотографию Джона Кеннеди. Он отправился во Флориду, чтобы доказать всем, что он не выступает «против бизнеса», и теперь он находится на пути в Техас, куда он направлялся с подобной же миссией. Это была реальность, но миф здесь тоже присутствовал, идя бок о бок с действительностью в его жизни, эта легенда «Джей-Эф-Кэй», человека, который воплощал честолюбивые замыслы своего отца. Однажды и мой миф навсегда сольется с моей действительностью, и я смогу начать жить так, как я хотел бы, но прежде всего мне надо завершить мою шахматную партию со смертью; я должен ее обойти с фланга и выжить.
Сегодня вечером я буду в Нью-Йорке. Завтра президент Кеннеди приедет в Даллас, в штате Техас. Это была действительность. Но в конце честолюбивого пути был свет и жизнь, и когда я снова посмотрел на улыбающееся лицо Джона Кеннеди, я подумал, что смерть никогда не была так далеко.
— Восточная Авиакомпания объявляет посадку на самолет, летящий в Нью-Йорк...
Я пошел на посадку.
— Могу ли я вам предложить выпить, сэр? — спросила хорошенькая стюардесса рядом со мной.
Я хотел ответить, но испугался, что закажу не то, что мне надо. Я почувствовал большое напряжение. Пассажир рядом со мной заказал виски.
— Может быть, кофе?
Кивая утвердительно, я понял, что мое состояние даже хуже, чем я представлял, и чем скорее я приеду в Нью-Йорк, тем лучше. Скотт скинет с себя смирительную рубашку, а я потихоньку надену ее на себя, и это будет конец всем моим опасным заблуждениям и возвращение к здоровому рассудку.
Самолет спокойно приближался к Нью-Йорку.
Как только я прилетел в Нью-Йорк, я стал искать Скотта. Я зашел в мужской туалет и посмотрел на себя в зеркало, когда мыл руки, но увидел только свое лицо, осунувшееся от усталости, и мои глаза, утвердившие меня в моем смущении. Позже, когда шофер такси ждал, когда я скажу ему, куда ехать, я ожидал услышать голос Скотта, дающий ему знакомый адрес, но услышал лишь свой собственный озабоченный голос, говорящий: «Манхэттен. Угол Восемьдесят пятой и Йорк-стрит», как будто я был иностранец и мой единственный друг из этого города не пришел меня встречать.
Я увидел силуэт Манхэттена, выглядящий разрозненным из-за нового здания компании «Панам», и нарушение привычного ландшафта сместило вертикальную структуру времени и в моем воображении согнуло ее. Передо мной предстали небоскребы в виде гигантских долменов, расположенных по схеме, столь же зловещей, как циклопические каменные круги на краю Европы, и я понял, что я углубляюсь в некую мрачную священную рощу, где ежедневно происходят человеческие жертвоприношения, чтобы задобрить ненасытных богов. На мгновение мне показалось, что долмены залиты кровью, но, конечно же, это была игра света: отражение садящегося солнца в стеклянных окнах.