Он продолжал стоять и ждать, напряженный, собранный, позволяя ей делать то, что она хочет.
— Ты… не должна делать то, что тебе неприятно, — проговорил он тихо, и слова его звучали хрипло и напряженно.
— Я хочу, — ответила Эванджелина почти шепотом, — хочу всего.
Он опустил ресницы. Ноздри его раздувались.
Не в силах больше медлить, Эванджелина обвила его шею руками и прикоснулась губами к его губам.
— Поцелуй меня, — прошептала она.
Когда его зубы разжались, ее язык проник в его рот. У него был именно такой вкус, какой ей запомнился. Пряный. Мужской. Мощный. Ее завтрашний отъезд разобьет ей сердце. Но у нее оставался сегодняшний вечер.
Он прижимал ее к своему рту, к обнаженной груди и к своему восставшему естеству.
Когда Эванджелина ощутила уже знакомый жар, зазмеившийся между бедер, она чуть отстранилась, чтобы видеть его лицо. Теплый свет, исходивший от камина, отбрасывал блики на его шею, плечи, руки. Ее руки скользнули по теплой коже его груди, по кудрявым упругим волосам, по напряженным мускулам. Под кончиками пальцев его сосок отвердел.
— Когда я могу делать то же с тобой? — спросил он охрипшим голосом.
— Когда я попрошу тебя.
Он нахмурился:
— Попроси поскорее.
— Так и будет.
Она улыбнулась ему, испытывая восторг от того, что имела власть решать, что, как и когда произойдет. Она подтолкнула его к кровати.
— Сядь. Я хочу снять твои сапоги.
Она встала на колени, стянула с него сапоги и положила на пол возле постели. Опершись о резной столбик кровати, поднялась и бросила на него подозрительный взгляд.
— Надеюсь, не ты вырезал этих уродливых троллей?
— Они тебе не нравятся? — спросил он с невинным видом.
— Несносный человек!
Он усмехнулся.
Стянув с него чулки, Эванджелина толкнула его в грудь, и он упал на постель.
Разметав ноги, он приподнялся, опираясь на локти, чтобы посмотреть на нее. Его руки были согнуты в локтях, улыбка стала шире. Она провела пальцем по краю пояса его бриджей. Его глаза обрели напряженное и серьезное выражение. Рука Эванджелины медлила на расстоянии волоса от края его бриджей, готовых упасть на пол. Его мужское естество пульсировало, упираясь в ткань бриджей, как только ее пальцы дотронулись до обтягивающей их материи. Она расстегнула бриджи, бережно и нежно прикоснулась к нему, и оно прыгнуло в ее ладонь. Она обхватила его рукой и принялась поглаживать, водя по нему пальцами вверх и вниз.
Гэвин лежал не двигаясь.
Эванджелина замерла. Ее рука все еще сжимала его копье, источающее жар.
— Что то не так? — спросила она нервно. — Тебе не нравится?
— Нет, — пробормотал он со стоном. — Очень нравится.
Она улыбнулась, крепче обхватила его и снова принялась поглаживать. Его пальцы вцепились в простыню.
Она приостановилась, заметив воспаленную красную линию, пересекавшую бедро. Он получил рану, когда пытался защитить ее.
— Там будет шрам?
Он приподнялся на локте и пожал плечами:
— Не впервой.
Он смотрел на нее. Лицо его было серьезным. Его обнаженное тело было совершенным. Прежде ей приходилось видеть мужчин на разных этапах раздевания, но только в видениях. Она не обнимала ни одного мужчину, не прикасалась к нему, не любила. Все, что Эванджелина знала о любовной игре, она подсмотрела в жизни других. Наконец-то у нее будут собственные воспоминания об этом. Она стянула сорочку через голову и отбросила в сторону. Теперь и она была полностью раздета.
В прохладном воздухе ее соски приподнялись и отвердели. Его орудие продолжало пульсировать.
— Ты прекрасна, — пробормотал он.
Она поднесла руку к голове:
— Мой шиньон совсем распустился.
— Мне нравится, когда твои волосы свободно струятся в беспорядке. Свет от камина придает твоему телу теплый оттенок. Мне бы хотелось написать тебя такой. Совершенно обнаженной.
Эванджелину охватил озноб. Неужели она могла бы позировать в таком виде, позволяя ему перенести на полотно каждый изгиб ее тела? Сама вседозволенность этого делала такую возможность волнующей и эротичной.
— В следующий раз, — пообещала она.
Его полуулыбка не коснулась глаз. Оба они знали, что следующего раза не будет.
— Подвинься на подушках повыше, — потребовала она. — Ляг на середине кровати.
Все еще не сводя с нее глаз, он подчинился:
— Но теперь я дальше от тебя.
— Ненадолго.
Вместо того чтобы снова лечь на подушки, он приподнялся, опираясь на локти, чтобы видеть ее.
В эту минуту она стояла тихо и неподвижно, глядя в упор на темноволосого и темноглазого человека, лежавшего на ее простынях.