— По правде говоря… есть.
— Солнышко. — Леди Хедерингтон протянула руку и дотронулась до дочери: — Нет!
Нэнси расправила плечи:
— Я… я приходила к папе много позже того момента, как закончились танцы. Его голова уже была перевязана, но я даже не спросила его, как случилось, что он получил рану. Я была слишком сердита. Я сказала ему, что не могу заставить себя выйти замуж за мистера Тисдейла. Я была готова сбежать, чтобы этого не произошло.
— С господином учителем французского? — с ухмылкой спросил Эдмунд.
— Да, — с жаром ответила Нэнси. — По крайней мере Пьер был живым и горячим человеком. И он меня любил. Он говорил мне о своей любви. Но папа сказал… папа сказал, что я молода и глупа и не должна путать девичьи грезы с тем, что необходимо семье, что деньги важнее любви и что меня вырастили так, чтобы я научилась выполнять свои обязательства. А потом он сказал… потом он сказал…
Нэнси разразилась шумными рыданиями:
— Он сказал, что не только выгнал Пьера, но и отправил связанным на корабле в Индию как домашнее животное.
Все потрясенно молчали. Потом голос Эдмунда нарушил тишину.
— Ладно, радость моя, — сказал он с облегчением. — Похоже, что у тебя было, больше оснований убить этого эгоистичного растленного типа, чем у меня.
— Моя дочь никогда не стала бы убивать своего отца. Ты сам растленный тип, Эдмунд. Обворовать моего мужа? И оставить умирать? — Она ударила его кулачком в грудь. — Убирайся! И никогда больше не возвращайся сюда! Ты больше не член нашей семьи.
Он отшатнулся от нее:
— Ты не можешь мне приказывать. Это не твой дом.
— Он мой, — согласился Гэвин. — Делай, как говорит моя сестра. Верни то, что украл, и убирайся. Я пошлю лакеев, чтобы они проследили за твоим отъездом.
— Я не убивала папу! — давясь рыданиями и прижимаясь к матери, закричала Нэнси.
Гэвин бросил на Эванджелину косой взгляд.
— Она этого не делала, — пробормотал он.
Эванджелина вздохнула:
— Знаю.
Нэнси и леди Хедерингтон направились в свои спальни. С полдюжины лакеев сопроводили Эдмунда в его комнату.
Эванджелина повернулась к Гэвину, заключила его лицо в ладони и поцеловала:
— Прошу прощения.
— За что?
Он обнял ее за талию и прижал к себе:
— Ты поймала вора.
— Но не убийцу.
Она посмотрела на него:
— Что бы ни случилось, ты научил меня верить своей интуиции больше, чем подозрениям других. И я знаю тебя. Я знаю, что ты никогда не причинишь вреда невинному, человеку. Что бы ты ни сделал с лордом Хедерингтоном, он это заслужил.
Глава 25
Большую часть времени, отведенного для завтрака, Эванджелина провела, бросая из-под ресниц долгие и пристальные взгляды на Гэвина и мечтая о том, чтобы они еще могли побыть вместе. Хотя он открыто смотрел на нее, выражение его глаз было непроницаемым.
Она встала, чтобы взять с буфета еще один тост, и удивилась, увидев его рядом.
— Я уже попросил запрячь для тебя карету, — пробормотал он. — Меньше чем через час она будет у главных ворот. Но сначала… сначала… я не могу тебя отпустить, не рассказав тебе…
Он судорожно сглотнул, плечи его напряглись. Долгое время он неотрывно смотрел на сверкающие серебряные блюда, потом пробормотал:
— Ябуду тосковать по тебе.
Он будет тосковать по ней. Он уже говорил ей это прошлой ночью.
— Я тоже буду по тебе тосковать, — сказала она, стараясь, чтобы тон ее был легким и чтобы он не расслышал за этой небрежностью сердечной боли и надрыва.
Он взял ее за руку, не спуская с нее глаз:
— Эванджелина, я…
На них упала горбатая тень.
— Ведите себя пристойно, Лайонкрофт, — проскрежетал дребезжащий старческий голос мистера Тисдейла, полный укоризны.
Мускулы Гэвина напряглись, но он выпустил запястье Эванджелины.
— В своем доме я могу быть сколь угодно непристойным.
— В таком случае я покину Ваш дом при первой же возможности.
Паралитическая рука мистера Тисдейла медленно начала поднимать крышки с блюд, пока он наконец, не нашел нужное, медленно взял щипцы, медленно поднял их над копченой селедкой, медленно пошарил, выбирая кусок получше.
— Я уезжаю после завтрака.
— Хорошо. Только не уезжай, не попрощавшись.
— Ни за что.
Если бы за столом не собралось с полдюжины людей, она бросилась бы ему на шею и целовала до тех пор, пока выражение тоски и безысходного отчаяния не исчезло из его глаз.
Было почти немыслимо не поцеловать его. Черт бы побрал этих гостей, сидевших за завтраком. Он казался таким расстроенным, таким серьезным и был таким дорогим для нее. И потому она улыбнулась ему, стараясь сделать так, чтобы он увидел в ее взгляде всю любовь, от которой сжималось ее сердце.