— В центральной Сион-Академии Желтого континента. Настоящие останки почувствуешь, а какой позвонок — значения не имеет.
— То есть? — Не понял я.
— В твоем аватаре есть фрагмент сионы специально настроенный на поиск Кристин. Он, как бы тебе попонятней, — замялся Мех, — ну, наверное, больше подходит: он с ней знаком.
— Ладно, — кивнул я, — пусть будет знаком. Как я это пойму?
— Поймешь. — Уверенно заявил Мехди. — Как он до тебя это донесет — не знаю, даже не спрашивай, не знаю. Но поймешь. Может быть это будет тепло, может образ, может покалывание, а может и все сразу. Но ты поймешь. Постановка задач сионистским кристаллам отличается от программирования компьютера. Они не воспринимают команд вроде «увидел красное, поверни налево», не управляет тобой, а подсказывает.
— Угу. — Насупился я. — Держи уши открытыми и услышишь. С костями чего?
— Тут проще. Куколка с личностью находится вне привычного трехмерного пространства. Да, она привязана к скелету аватара, но находится как бы и в каждом косточке, в каждом его кусочке, и ни в какой конкретно. Кость, или фрагмент кости, это как опознавательный маяк, как код доступа к части подпространства где храниться личность. Так что — любой.
— Понятно. — Кивнул я. — Как мне попасть в эту академию?
— Очень просто. — Усмехнулся он. — Выйди отсюда, уцелей до встречи с сионом-инспектором, или каким другим сионом и все, тебя прямиком туда доставят.
— Почему? — Удивился я.
— Друг мой, — вздохнул Тень, — я с момента окончания Великой Войны создавал легенду о гремлинах чтоб ваше появление не испугало, а заинтересовало местных ученых. Чтоб вас не убили сразу на выходе из горы, а хотя бы поговорили. После Великой Войны сохранились некоторые описания гремлинов и поверь мне, они вовсе не располагали к дружбе.
— А сейчас?
— Сейчас? — Переспросил он. — Сейчас гремлины — тайна. Тихий народец который сидит под своей горой, ни к кому не лезет, но и к себе никого не пускает. Делает точнейшие приборы из чистого золота, обменивает их на лес, своего-то на горе нет, и в общественно-политической жизни не участвует.
— И куда тебе столько леса, есть что-ли? — Усмехнулся я.
— Ага. — Заулыбался он. — Мясо именно из него ты с таким удовольствием и поглощаешь. Я же говорил, при помощи сионической энергии материю можно легко преобразовывать. Правда и эти знания сейчас, на верху, утрачены.
— Угу. В сухом остатке имеем безобидных мастеровых с острой агорафобией. — Подитожил я и тут же спросил. — Но ты же говорил, что обеспечишь нас нормальными телами? Зачем тогда такие сложности с этими зелеными человечками?
— Нормальных тел у меня нет и создавать я их не умею. — Почему-то разозлился Тень. — И аватаров тоже не умею. — Отрезал он мой так и не прозвучавший вопрос и вскочил.
— Такой умный, а не умеешь. — Из соображения «клин клином» решил немного позлить его я. Это сработало: вскочивший было Тень, устало опустился на стул.
— Здесь нет сетки, мне нечего взламывать, некуда выходить. Негде подсмотреть. Я чувствую, это рядом, но мне не хватает чего-то для прорыва. Какой-то мелочи! Пока был интернет, качали все! Когда, после первой войны появились закрытые F-сети ломали и так же качали оттуда все, а потом ничего этого не стало! Происходящее в головах новых умников стало недоступно так же как и их записи. Все, что мне осталось, это образы из памяти тех идиотов, которые пытались пройти защиту горы и бестолковые амулеты раньше сотнями подкладываемые в повозки с дровами. Я же не исследователь! Я математик! Программист, мне нужны точные данные, а их нет и подсмотреть решения не где.
— Бывает. — Примирительно кивнул я.
— Я собирал информацию по крупицам тысячи лет, — не обращая внимания на меня продолжал он, — пока, каким-то чудом, летали три последних искусственных спутника, качал через них все, до чего мог дотянуться. Все, кстати, еще советские. — Хмыкнув уточнил он. — Потом и этого не стало и еще почти на тысячу лет остался слепым и глухим, пока не научился расшифровывать колебания сионического фона и считывать образы с памяти у купцов и редких смельчаков пытающихся проникнуть в Айзавайрат. Это ничто, но хоть какие-то данные о творящемся во внешнем мире. Потом Великая Война после которой сионический фон еще лет триста не мог успокоиться. Так что сейчас я только знаю где взять необходимую информацию.
— Прости. Как ты? — Участливо поинтересовался я жестом успокаивая разозлившегося друга. — Как ты все это время жил? Один.
— Весело. — Горько усмехнулся он. — Понимаешь, баги-даги, я тут был никем, бесправным исполнителем. Рабом. Да, меня ценили, но не забывали напоминать, что я никто и тот факт, что мне позволяют тут находиться — милость с их стороны. Но они недооценили вонючего индуса. — Засмеялся он. — Вот так вот!