Пока Бальбоа обосновывался в созданной им колонии Санта-Мария-дель-Антигуа и подчинял своей власти окрестные индейские племена, законный губернатор Золотой Кастилии Никуэса держал путь к своим владениям.
Высадившись на Панамском перешейке, он было основал там колонию, но вскоре вынужден был покинуть это место, так как болезни и голод грозили уничтожить полностью его отряд. Тогда Никуэса с остатками своих людей явился в Санта-Мария-дель-Антигуа и потребовал у Бальбоа награбленные им богатства, сославшись на то, что все в Золотой Кастилии принадлежит губернатору. При этом он предъявил патент короля.
Расстаться с золотом и властью, которой Бальбоа добился после стольких неудач, было выше его сил, и он, воспользовавшись тем, что сила была на его стороне, приказал посадить Никуэсу и тех из его спутников, которые остались ему верны, на корабль и, не снабдив его даже продовольствием, отправил в открытое море.
Никуэса, конечно, погиб, в этом нет никакого сомнения. Но что оставалось ему, Бальбоа, делать? Если бы он уступил Никуэсе, то снова вернулся бы к первоначальному своему состоянию, а теперь, избавившись от соперника, он единоличный властитель окружных земель и сможет осуществить широкие завоевательные планы, которые вынашивает уже давно.
От индейского вождя Комагре он слышал не раз о стране, изобилующей золотом и жемчугом, куда можно попасть, перейдя через горы и переплывя какое-то море. В этой стране живет сильный и воинственный народ, и, чтобы завоевать ее, необходимо большое войско. Когда он завоюет эту страну и пришлет в Испанию корабли с золотом и другими драгоценностями, король сменит гнев на милость… А пока ему стало известно, что король Фердинанд разгневан.
Энсисо, возвратившийся в Испанию, подал на него, Бальбоа, жалобу, обвиняя его в самоуправстве. Королю доложено и о гибели губернатора Золотой Кастилии Никуэсы, в которой повинен опять же он, Бальбоа. Плохо, хуже быть не может. Не сносить ему головы, если не удастся поразить воображение государя новым великим открытием. В этом его единственное спасение.
Где же оно, это море, обещанное индейцами? Путь невероятно тяжел, люди гибнут, силы тают…
Бальбоа поднял опущенную на грудь голову и мрачно посмотрел на вытянувшуюся цепочку отряда. Темная масса леса нехотя пропускала людей, расступаясь под ударами топоров и мечей, и казалась бесконечной.
Из авангарда, с трудом пробираясь навстречу движению отряда, подъехал помощник Бальбоа, которого тот приставил следить за индейцами, идущими впереди.
— Проводники утверждают, что мы подходим к горе, с вершины которой можно увидеть, как они говорят, большую воду, — слегка запыхавшись, сообщил он.
Бальбоа повеселел. Морщины на лице разгладились, и взгляд прояснился.
— Вот как, — сказал он, сразу почувствовав прилив энергии. — Значит, приходит конец нашим мытарствам! Скажите индейцам, что я сам поднимусь на вершину. — И, пришпорив коня, он последовал за своим помощником вперед.
Забыв об усталости и осаждавших его горестных мыслях, Бальбоа нетерпеливо подгонял индейцев, шедших перед ним по горному склону. Отряд его остановился внизу и замер в ожидании.
Наконец показалась вершина горы. Бальбоа ступил на ее высшую точку и устремил жадный взгляд в том направлении, куда показывала рука одного из индейских проводников.
Зрелище, открывавшееся его взору, наполнило восторгом и гордостью его сердце. Впереди, в южном направлении, насколько хватал глаз, простиралась необозримая гладь океана. Его поверхность серебрилась под лучами яркого солнца.
Бальбоа перекрестился и пробормотал благодарственную молитву.
Вдруг за его спиной раздались радостные крики. Это испанские солдаты, оставшиеся внизу, будучи не в силах оставаться долее в неведении, последовали за своим предводителем и тоже увидели море. Они кричали, размахивали руками в избытке чувств, многие плакали от восторга и славили имя божие.
Когда все несколько успокоились, Бальбоа приказал поставить на вершине горы каменные столбы и деревянные кресты в память об их пребывании здесь и в знак того, что эта территория отныне принадлежит Испании. Затем отряд спустился с горы и продолжал путь к берегу моря.
Лишь на четвертый день испанцам удалось наконец достигнуть побережья. Они очутились на берегу глубокой бухты. Это было 29 сентября 1513 года, в день святого Михаила. В честь него бухта получила название Сан-Мигель.
Было время отлива, и океан далеко обнажил дно бухты. Но как только начался прилив, Бальбоа в полном вооружении, держа в руке испанское знамя, вошел по грудь в воду залива и торжественно зачитал заранее составленную по его распоряжению грамоту: