— Насорили тут, — бурчала Идрис, шествуя по пустынному каменному коридору.
На самом деле вокруг не было ни соринки, но гномелла всегда исповедовала разумную строгость. Тяжкую обязанность следить за порядком в клане жена вождя взвалила на себя самоотверженно и добровольно, и не нашлось в роду посмевших возразить ей героев. Ибо не знала Идрис в мире силы, способной вызвать у нее страх, а вот сама нагоняла страх немалый. Еще в нежном возрасте, будучи крепкой румянощекой девочкой, она до смерти забила корзинкой с едой неосмотрительно напавшего на нее волка. Великая слава и волчья шуба упали на девочку, и тень великого позора обволокла ее мать.
Долго пришлось доказывать Мордис'Турн, что мягкими и пышными удались у нее лепешки в тот день, и что вовсе не их каменная твердость сокрушила хребет свирепому зверю, а тяжелая бутыль с мужниным элем и доблесть девочки. Лишь дальнейшие подвиги дочери заставили замолчать злобные голоса, ибо отважной и сильной росла Идрис, и не переводились у нее шубы из шкур волков, медведей, троллей и даже из одного неосторожного паука. Даже позже, уже став женой вождя, она сорвала набег лихих людей на селение. Несчастливым выдался для пятерых бандитов в дальнем ущелье тот день и вдвойне удачным для мужа Идрис, ибо как раз его искала тогда любящая супруга со сковородкой в руках. Давно уже стала Идрис почтенной матерью, и подрастал у нее уже третий сын-шалопай, но даже самые храбрые воины облегченно вздыхали, если чистота их кольчуг и блеск топоров удовлетворяли взыскательную жену вождя.
— Не уследишь тут за всеми, — бурчала тем временем Идрис.
Настроение у гномеллы медленно и неотвратимо портилось. Полдня прошло, а она не увидела даже малого беспорядка, ожидающего ее крепкой хозяйской руки. Котлы были надраены, топоры начищены, полы выметены, штаны и шубы заштопаны, а у баранов в хлеву заплетены косички и подпилены рога. У Идрис всегда падало настроение в такие бесплодные дни. Подступали мысли о старости и покое, о тщетности бытия. Погруженная в печальные мысли гномелла шествовала по извилистому коридору. И вдруг ее ноздрей коснулся божественный аромат Беспорядка!
— Горит что-то? — не веря самой себе, проговорила Идрис вслух. — Или Сворп опять начадил? Говорила же я ему, чтобы открывал заглушку!
Приоткрытая дверь в каменный сад манила, словно вход в королевскую сокровищницу.
— Так, и кто же и что здесь натворил? — с разгорающимся азартом спросила непонятно у кого Идрис, открывая дверь. — Кто огненный бочонок из оружейной приволок? Кто здесь начадил? А это что? Что…
— Иииииии!
Оглушительный крик помчался по каменным коридорам, словно колесница бога грозы. Гномелла вылетела из каменного зала, едва не сорвав с петель тяжеленную гранитную дверь, и бросилась наутек.
Подземелье отозвалось на крик, ожило, загудело, захлопало дверями. Со всех сторон к каменному залу спешили гномы с чем-нибудь тяжелым или острым. На бегу переполошенные мастера пытались выяснить друг у друга, какая напасть приключилась в клане Туманного Ущелья на этот раз.
— Черный паук это. Мы его как раз на Белых Шахтах о прошлой луне видели. Здоровенный! Вот к нам и перебрался!
— Какой паук? Пауки к освященной скале на сто кирок не подойдут! Банда Одноухого пролезла эль украсть! Гоблины это!
Мысль об угрозе любимому напитку встретили общим свирепым ворчанием.
— А там! Ыыыыыы!
Плач Идрис с легкостью перекрыл голоса спорщиков. Гномы ненадолго смолкли и честно попытались представить гоблинов, способных довести до слез жену вождя.
— Нет, не гоблины! — после паузы решительно сказал один, и все остальные согласно закивали.
— Скальные крысы, больше некому. Скоро они нас всех сожрут, — мрачно сказал камнерез. Собеседники разом замолчали, вспоминая свои обиды на коргов.
Опытный кузнец уже успел бы выковать и закалить двадцать пять гвоздей, а ополчение Трех ключей до сих пор переминалось шагах в десяти от гостеприимно распахнутой двери каменного сада. Ни наспех вооруженные мастера, ни два прибежавших от ворот в полных доспехах стражника, ни вождь с булавой и впопыхах прихваченными летописями клана вперед не рвался. Причина всеобщей робости сидела у стены и горько рыдала.
Идрис упорно отказывалась что-либо объяснять, на все вопросы отвечала могучим «Ыыыыыы» и только руками показывала огромность нависшей над кланом беды. Храбрости такие речи не добавляли. Гномы переминались, спорили чуть ли не до драки, но оставались на месте. Срочно притащенный от заклинателей бури клановый волк сидел, вывесив язык, укоризненно всех разглядывал и иногда чесался у ошейника. Брать след, рычать и тем более лаять он не собирался.