— Я должен сломать все камеры, которые есть у мудака, — рычу я.
— Наш поцелуй будет выглядеть не очень хорошо, если мы попадем в газеты, — беспокоится Дани, ее тело напряжено, и голос тоже.
Я не должен позволять этому доходить до меня, но этот комментарий затрагивает самую суть моих собственных сомнений.
— Возможно, тебе не стоило приглашать меня провести с тобой время, если тебе стыдно, что тебя видят со мной, — категорически заявляю я.
Взгляд Дани скользит по мне, и ноготь ее большого пальца отрывается от губ.
— Нет, Ефрем, я не это имею в виду. Мне не стыдно быть с тобой, — настаивает она, подходя ближе и сжимая мое предплечье. — Только мой отец беспокоится об имидже семьи, учитывая предстоящие выборы и все такое.
— Я не понимаю, как я могу причинить больше вреда, чем твой брат, — возражаю я. — Команда Бена настолько плоха, даже намного хуже, чем я мог бы когда-либо быть. Если вы хотите беспокоиться о том, что общаетесь не с теми людьми, вашей семье следует больше беспокоиться об общении с «Братвой Живодеров».
Дани заметно бледнеет, выражение ее лица стало встревоженным из-за моей тихой вспышки. Очевидно, она не обращала внимания на реальность мира, в который попал ее брат. Моя грудь болит, поскольку это напоминает мне о том, насколько на самом деле невинна Дани.
Семья защитила ее от насилия и преступности, свирепствующих в Нью-Йорке.
Вздохнув, я расслабляю плечи и беру ее руки в свои.
— Прости. — Я не хотел тебя напугать.
Дани качает головой.
— Не извиняйся. Я рада, что ты сказал мне. Я… я беспокоилась, что это может быть что-то подобное, и я предпочитаю знать, чем оставаться в неведении.
Я медленно киваю, все еще отягощенный осознанием того, что мое первоначальное колебание было обоснованным, и что я позволил своим чувствам затмить мое суждение. Я не подхожу Дани, тем более, если она боится, что ее увидят со мной. Слегка сжав ее руки, я отпускаю их.
— До свидания, Дани. — И поворачиваюсь, чтобы уйти.
— Нет, подожди! — Зовет Дани и мчится за мной.
Она хватает меня за руку с удивительной силой, убеждая меня снова повернуться к ней лицом. И когда я это делаю, она поднимается на цыпочки и обнимает меня за плечи, притягивая меня к себе для поцелуя. Мое сердце замирает, и я колеблюсь лишь мгновение, прежде чем сдаться.
Обхватив руками ее стройную талию, я притягиваю ее к себе и еще раз глубоко целую.
9
ДАНИ
В тумане удовлетворения я спускаюсь вниз на завтрак, моя камера тяжело болтается на шее. Я не могу выкинуть из головы Ефрема, его сексуальный смех, который за последние несколько дней я слышала больше, чем за все годы моего знакомства, вместе взятые, и то, что он заставляет меня чувствовать каждый раз, когда смотрит на меня… то, как он прикасается ко мне…
Я дрожу, вспоминая те моменты вчерашнего пребывания с ним наедине в лесу: его руки, исследующие меня, дразнящие, доставляющие мне удовольствие, играющие как музыкант на своем инструменте. Признаюсь, я раньше не заходила очень далеко с парнем. Риск кражи имиджа моего отца никогда не стоил вознаграждения. Но с Ефремом все эти тревоги тают. Потому что он оживляет мое тело так, как я даже не подозревала, что это возможно.
— Доброе утро, — радостно говорю я, заходя на кухню и направляясь прямо к холодильнику.
Папа, как обычно, прячется за газетой, на расстоянии вытянутой руки держит дымящуюся кружку кофе. Обычно все, что я слышу, это одобрительное рычание, потому что он слишком углублён в чтение, чтобы говорить. Но сегодня его бумага потрескивает, когда он складывает ее, чтобы посмотреть на меня, и его лицо выглядит далеко не довольным.
Мой взгляд метнулся к маме, которая необычно тихо сидит рядом с ним. Ее губы сжаты в тонкую линию, взгляд обвиняющий.
Я останавливаюсь как вкопанная, у меня скручивается живот.
— Что?
— Неужели ты не уважаешь всю тяжелую работу твоего отца, ради которой он так много работал на протяжении стольких лет? — Требует она, наклоняясь вперед в кресле, чтобы вступить в разговор.
— Прости? — Спрашиваю я, настолько шокированная ее гневом, что даже не знаю, что сказать.
— Тебя видели. — Папа складывает газету, открывая раздел новостей о знаменитостях, и швыряет ее на стол лицом ко мне.
У меня падает живот, и я смотрю на выдающееся изображение меня и Ефрема, стоящего перед моим домом. Его руки обвивают мою талию, пока мы целуемся. Картина говорит сама за себя.
Тяжело сглотнув, я снова смотрю на отца.