Син включил воду и вымыл руки с мылом как хирург, которому предстояла операция по ампутации ноги. Или, может, он принимает желаемое за действительное.
— Не помню, чтобы на собрание обсуждали каких-то женщин. Хотя, я невнимательно слушал.
— Тогда, в переулке. Ты хотел, чтобы я связался с какой-то женщиной в случае твоей смерти.
Син опустил взгляд на свои руки. Потому что, алло, чистота — вторая добродетель, да и кто захочет ходить грязным.
— Не понимаю, о чем ты.
— Все ты понимаешь.
— Я бредил.
— Син, тебе нельзя общаться с женщинами. Не в таком состоянии.
— Я голый. — Он указал на свое тело. — Поэтому женская половина планеты в безопасности. Или ты думаешь, что мои… проблемы… исцелились сами по себе. Могу тебя заверить — это не так.
Черт, ситуация Джо. Он не хотел расставаться на такой ноте.
— Син, конец войны уже близко. Нам не нужны сейчас осложнения.
— Я все же повторюсь: не понимаю, к чему ты клонишь.
Бальтазар посмотрел на него.
— Син, есть пределы тому, что я могу скрыть и зачистить.
— Ну так не исполняй роль моего личного доджена. Простое решение, мой дорогой воришка.
Когда мужчина с проклятьем вышел, Син встретил свой взгляд в зеркале. В голове звучали слова его кузена, а мыслями он вернулся в прошлое… и хотя он пытался сопротивляться им, воспоминания оказались сильнее.
Спустя три дня после смерти отца и его превращения, Син стоял в хижине, которая всегда служила ему домом. Посмотрев на лежак, на котором спал его отец, и на останки своей мамэн, и жалкие пожитки — ящики для веревок и меха, на бутылки от медовухи… он знал, что должен сделать.
— Ты уходишь?
Он повернулся к тяжелой занавеске. В дверном проеме стоял Бальтазар, его лицо возмужало, несмотря на незрелое тела претранса.
— Не слышал, как ты вошел, кузен, — сказал Син.
— Ты же знаешь, я умею быть тихим.
Снаружи пещеры завывал холодный ветер — предвестник скорой осени. Воистину лето подошло к концу, и Син костями чувствовал, что лета больше не будет.
Не то, чтобы для него вообще было лето, и неважно, какая бы теплая ни стояла погода.
— Спасибо, — сказал Син, взяв одну из выброшенных бутылок из-под медовухи.
— За что?
Принюхавшись к открытому горлышку, Син поморщился от запаха, понимая, что никогда бы не стал пить это. Никогда. Воспоминания, приходившие с этим душком, заставляли съеживаться. Отбросив бутыль в сторону, он перешел к следующему.
— За то, что привел женщину, — ответил он. — Иначе я бы не выжил.
— Она сама пришла.
Син, нахмурившись, поднял взгляд.
— И как она узнала?
— Ты спас ей жизнь. Думал, она не придет проверить как ты?
— Ей следовало остаться в стороне.
— У нее не было выбора и не только из-за тебя. Она рассказала, что ты сделал. Она видела твоего отца в невменяемом состоянии на границе их участка. Ты увел его за собой. Она была дома одна с братом. Только Богам известно, что бы произошло в ином случае.
Син стиснул зубы, потому что не мог больше говорить о ней, особенно потому что они оба знали, что его отец мог сотворить с этой нежной красавицей.
Наклонившись, он нашел последний бутыль, в этот раз полупустой. Повезло. Отец редко оставлял что-то на донышке.
— Ты спас ей жизнь, — сказал Бальтазар. — Она спасла твою.
— Неравноценный обмен, — сказал Син, вытащил пробку из бутылки. — Ни в коей мере.
Подойдя к останкам, он вылил на них сильно пахнущую алкогольную жидкость, от этой вони его замутило. После превращения все его чувства обострились, а тело, казалось, ему не принадлежало. Он стал таким высоким, лапы выросли даже для старой отцовской обуви, ладони раздались вширь, пальцы стали длиннее.
Он не знал, как выглядело его лицо. Ему было все равно.
— Что ты делаешь? — спросил Бальтазар.
Син помедлил, когда подошел к телу мамэн.
— Почему он держал ее здесь? Он не любил ее.
Задавая этот вопрос тому, кто не знал ответ, Син все понимал. Останки служили наглядным примером того, что выполнение приказов отца — его единственный шанс на выживание. Его отец обеспечил таким образом послушание сына. Было слишком много дней и ночей, когда он напивался так сильно, что не мог раздобыть себе пищу. Он нуждался в обслуживании.