А баба посмотрела на меня и говорит издевательски:
– Ну что, дед, вспомнил, как тебя зовут? И где ты живешь?
Я ей ответить хотел, а не помню. Не помню ни как меня зовут, ни где я живу.
– Какая уж теперь разница, как меня окрестили, и где земное место мое было?
– Тебе, может быть, и без разницы. А мне карту на тебя заполнять и заявление писать, если не вспомнишь, кто ты и откуда. Не век же тебя здесь мариновать. Пусть полиция разбирается…
– Какая такая полиция?
– Обыкновенная. Думаете, сюда попали, на белых простынях выспались, наелись, так и на вас управы не найдется?
– Дорогая ты моя женщина, – вопрошаю. – Да где же я? Показалось мне поначалу, что я уж за предел вышел. Но, чувствую, на земном пороге меня остановили.
– До чего вы, пьянь несусветная, народ культурный, диву даешься. За предел он вышел. Срамота! Лет-то уж за семьдесят, а туда же. В реанимации ты на АМЗ, запредельщик. Переехали тебя. Спасибо, парень совестливый оказался, не бросил на обочине, а в больницу привез. Ну и тулуп твой тебя спас. Не он бы, все! Закопали бы с табличкой номерной.
– А сейчас?
– Сейчас в дом старости сдадим! Ты же не помнишь ни шиша. А кормить тебя здесь задарма никто не будет. Оклемался – выписывайся!
– Значит, я не в раю? – осторожно так почву прощупываю.
– Ишь вы, кобели, все в рай метите. Тогда не в пивную бегать надо, а в церковь ходить.
Примолк я. Думаю: «Если и там как на Земле. То уж пусть лучше мужики будут. Там уж и не зазорно будет Ежели они чего такого скажут, так и ответить можно. А эту пошли подальше. И что? Ладно, если на Земле. Ну поорет. А если, все-таки какие другие пределы. Тогда уж точно на верхние этажи не рассчитывай. Сразу доложит, мол, служащую при исполнении обложил матом. Куда такого? Куда? В котлы его или на вертел. И все. И баста. И нате вам с бубенцами. От своей ушел, с которой столько лет маялся, так и тут на бабу нарвался. Чтобы что? Чтобы в ад угодить? Вот так.
А баба со мной разговаривать более не стала. Я лежу, дальше думаю, надо бы, если все так, как сказала, до церкви-то съездить. Никто же толком до сих пор не разобрался, где да кто. На всякий случай свечку поставить надо. И домой вернусь, Парамона Перфильича помянуть стоит. Царство ему небесное, от него все и вытанцевалось. Вспомнил я про девчонку, что у Парамона Перфильича в старости родилась, и деревню свою вспомнил. И родителей своих. Не бывал я у них на могилке с той поры, как в Комсомольск завербовался. Пойти сейчас, так и не найти будет. Зою свою вспомнил. Опять же Парамон Перфильич мне на картах в семнадцать лет Зойку-то нагадал. Это да. От этого не отвертишься. Думаю, собраться надо мне в родные места съездить, земле той поклониться, сродственникам всем, да знакомым. Их уж нет никого, но души-то поди, нет-нет да и захаживают. Вот ту же Таньку возьми. Откуда ее черт вынес? И с ней неразбериха все-таки…
– Я так понял, с Танькой. То бишь с Татьяной Васильевной, которая тебя на пятнадцать лет моложе, ничего не сладилось? Она шарлатанка? – спросил я.
Дед пожал плечами.
– Понимаешь, не помню. Вот вышибло из ума, и все!
– Так в чем грех-то? Не было…
– А как чего было? Тут какое дело-то. Письмо пришло ко мне, будто я у какого Кредита денег занял, – и дед вынул из внутреннего кармана конверт.
Прочитал. Стандартные требования. Вернуть кредитный займ. Сумма на десяток дедовых пенсий. Угроза пени, процентов, изъятия собственности. Какая-то таблица погашения. Печать. Подписи. Дата. Я бы и сам расстроился из-за такого письма. Стал я бумагу сворачивать. Но замер. В поле колонтитула был пропечатан очень мелкий шрифт. Дед, наверное и не видел. Достал смартфон и сфотографировал. Просмотрел увеличенную фотографию. И вернул деду письмо. Внимательно на него посмотрел и улыбнулся.
– Чего лыбишься? Вышла такая история. Я вроде как перед санаторием-то крепко запировал да под машину угодил. Это я – здешний. А как душу из меня вышибло, она в какое-то другое место отлетела. Там дел-то и наделала. Вроде, с обыденного ракурса смотреть, быть такого не может. Однако ж, паспорт-то я только Таньке подавал. Это я тоже, как дважды два помню.
– Приедем домой. Иди к своему внучатому племяшу и выдай ему рублей двести. Скажешь, оплату за кредит принес. Паренек с дедушкой пошутить решил. Но кругом оставил засранки. Поэтому он раскрыт. Не расстраивайся. И греха за тобой не водится.