И так это «во-от» дед растянул, что у меня невольно мелькнула мысль – влюбился. Или как это у мужчин, кому далеко за восемьдесят, называется? Посетили деда сладкие воспоминания. Придумал, старый, для себя грех. Хотел уже сказать деду, чтобы не мучился угрызениями совести из-за такой глупости. Он, хотя и в годах, но живой же человек.
– Такая бабенка, кило счастья и литр любви, – дед собирался что-то сказать дальше. Но тут я его перебил. Спросил, не худа ли женщина, раз в ней всего кило счастья?
Он посмотрел на меня так, как смотрят учителя в момент, когда их складную, выученную за десятилетия речь, в которой выверено все до последней буквы, прервал какой-то малолетний Фома неверующий. Что делает в таких случаях учитель? Он замолкает и недоуменно смотрит на ученика, как бы спрашивая весь класс, как этот недотепа посмел прервать учителя? Но учитель, на то и учитель. Он должен быть снисходителен к глупым детям. Для меня дед тоже сделал снисхождение:
– Это еще в Комсомольске-на-Амуре было. Мы тогда там линию электропередач строили для самолетного завода. И работал с нами один завербованный. Белорус или мордвин, с Карелии откуда-то. По-нашему совсем плохо разговаривал. Но ты не подумай, русский он знал. Он плохо разговаривал из-за смещения челюсти. Ух, такой был мужичонка. Чуть что, он петухом на приступ. Лупили его часто. Такой вот был шебутной. Спорщик до драки. А вот из-за баб не дрался почему-то? И бабы над ним все подсмеивались. Ростиком он невелик, на голову ниже меня. И солидностью не вышел. Худой. Но жилистый. Яму выкапывал в одну смену. А знаешь, какая яма-то? Два на три и полтора вниз, девять кубов грунта. Ага. Накопается, и спать вечером. Мужики-то с работы придут, умоются, чубы навьют, сапоги начистят и по бабьему общежитию. А он падет и дрыхнет. Бабы думали, кургузый. Но он такое отчебучил, и когда только успел? Под Октябрьскую приходим в клуб на танцы. А с ним, веришь – нет, бабища. Сцепщица со станции. На лицо ее, конечно, Бог красотой обидел. Но формы дал знатные. И силушку не женскую. Говорили, что она вагоны без паровоза сталкивала или растягивала. Ну, конечно, опосля мужики к нему с вопросом. А он отвечает: «Триста кило счастья, и через литр – любовь». Так и прицепилось: кило счастья и литр любви. Через год мы уж и забыли, как фамилия у этого мужика. Спроси, всякий плечами пожмет. А говоришь, гляди, Кило счастья и литр любви идет. И все на всей нашей ветке знают, кто таков. А баба у него хорошая оказалась. Он у нее, как у Христа за пазухой жил. Мы-то все вербованные, отмантулили свое и в другое место поехали. А он говорит: «Останусь тут. Не с лица воду пить. Человек она хороший, душевный. Опять же ребенчишка у нас. Куда я свое кило счастья дену?» Так Кило счастья на Амуре и остался. Теперь, как дородную бабу вижу, так вспоминаю. Сколько лет уж прошло? А все помнится. Вот оно, кило счастья, через литр – любовь.
Дед даже повеселел. Я люблю, когда он веселый. Рассказы у него тогда плетутся узорно, с отступлениями и загогулинами в повествовании. Ради красного словца он может и времена попутать, и приплести то, во что с трудом верится. Но дед в рассказываемое свято верит сам, поэтому все его рассказы сущая быль.
– Понятно. Толкнула тебя невзначай женщина, а ты историю вспомнил и встрепенулся. Понравилась тебе, значит?