На ускоренном режиме пролистал записи. Кто-то входил и выходил. Откуда ему знать, кто все эти люди? Бессмысленно. Как будто он надеялся кого-то узнать. Толик ни с кем не контактировал и не общался. Соседи считали, что он звезду поймал, и, в общем-то, были правы. Если тот, кто принес этот проклятый стикер, и остался на записи, Толик его не узнал. Да и разве могут там быть мертвые? Бред какой-то. И вообще это дело полиции, а в полицию он пока звонить не хотел. Не давало то же ощущение, что заставляло обернуться в прошлое.
Толик машинально вбил в поисковик “Ростислав Воронцов”. Одни нерелевантные результаты. “Ростислав Воронцов самоубийство”. Снова почти ничего. Кулагин прокрутил страницу, и его окатило холодом. В выдаче результатов мелькнула новость четырехлетней давности — о трагической смерти Ростислава Воронцова. 16 ноября. Кулагин тупо навел курсор мыши в правый нижний угол экрана ноутбука — словно малодушно надеялся, что реальность может его пощадить. Но нет, сегодня тоже было 16 ноября. Четыре года, как он поймал удачу за хвост, и четыре года, как Ростик спал в земле. Он ведь так и не видел его ни разу. С того самого случая. Кулагин крепко зажмурился и запретил себе об этом думать. В прошлом все, в прошлом. Никто не знает. А если и знает, то не докажет. Да и доказывать нечего — нелепая случайность. В жизни так бывает. Толик закрыл ноутбук. Взглядом нашарил бутылку виски на тумбочке возле стены. Вот его успокоительное. А там можно и с женой, и с дочкой пообщаться. Снова стать милым мужем и папой. Главное, не вспоминать того Толика, который решил шанс силой вырвать. Назло всем и особенно — совести.
На следующий день он вопреки своему решению и здравому смыслу поехал к матери Воронцова. Надеялся, что ее нет дома, но дверь ему открыли. У Анны Михайловны были печальные и немного красные глаза — как будто долго плакала. Толик помялся в дверях, но она его сама узнала. Удивилась, что они с Ростиком были знакомы. Пригласила зайти, предложила чай. Пока она хозяйничала на кухне, Кулагин рассматривал нехитрую обстановку и думал, зачем он сюда пришел. Вместо ответа задержал взгляд на фотографии Ростислава в старомодной “стенке”. Рядом с ней — наполовину сожженная церковная свеча. Молилась за сына, видимо. Прощения просила за того, кто руки на себя наложил. Кулагин в бога не верил, но все равно не по себе стало. Как будто увидел что-то, не для его взгляда предназначенное.
На его осторожные вопросы Анна Михайловна рассказала, что Ростик сильно переживал из-за несчастного случая. Все не мог смириться. Одна фраза ей запомнилась — сын зло пошутил, что если бы у него голос уцелел, мог бы Призрака Оперы играть. Кто там его лицо под маской и гримом увидит. А у него ничего не осталось. Ростик перестал общаться с друзьями, ей почти не звонил. Продал свою новую квартиру и куда-то уехал. Никто не знал, куда. Сменил номер. А потом через месяц его нашли. В полиции сказали, что облил себя бензином и поджег. Анна Михайловна утирала глаза платком и качала головой. Такую глупость Ростик сделал, такую глупость…
Когда Толик снова оказался на улице, он чувствовал себя подавленным. Смятым — как стикер, что он с двери снял. И даже не удивился, когда увидел такой же. Снова на лобовом стекле машины, но в этот раз ни трещин, ни повреждений. Да и слово знакомое — “Смерть”. С ним все сложилось воедино.
Грешник. Сердце. Дорога. Яд. Смерть.
Слова из рок-оперы. Ария ангела смерти. Тот самый его счастливый шанс.
“И поведёт меня дорога к тем душам, чьи сердца светлы,
Их напою из полной чаши, где сложены все их мольбы.
А грешников, что встречу после, ждёт от меня кромешный ад,
Ведь от когда-то полной чаши остался лишь смертельный яд”
Толик сидел в незаведенной машине. Вспоминал. Не хотел, упирался, но сопротивляться памяти не получалось. Вот и плавал в ней, боялся до дурноты. Все не просто так. Кто-то узнал его подгнившую тайну. В отвратительную смесь страха и малодушного отчаяния вплеталась злость. Кулагин сам себя убеждал, что и доказать надо сначала, и денег у него теперь на очень хорошего адвоката хватит. Но память не спрашивала — память отмотала жизнь на четыре года назад.