Открываю дверь в её комнату и заглядываю внутрь: постель на убрана, на столе гора каких-то тетрадок, фантиков, пустых кружек с засохшими разводами чая. Потом взгляд падает на спинку кресла, а в частности — на растянутый поверх небрежно накинутых тряпок белый кружевной бюстгальтер. Становится как бы это… не по себе. Словно фетишист — проник на закрытую территорию и вынюхиваю. Ретируюсь из чужой спальни и оставшееся до поезда время убиваю на чтение электронной книги, отвлекаясь при этом то и дело на часы.
Семь. Восемь. Половина девятого…
Знает же, что уезжаю вечером, могла хотя бы под занавес просто прийти, попрощаться. Хотя о чём я — молодая и беспечная. Вертихвостка. Вспоминаю, как она курила ночью в моём свитере на балконе и снова ощущаю непонятный душевный раздрай.
Где её, чёрт возьми, носит с самого утра?
Конечно, это в очередной раз не моё дело, но всё-таки… Вдруг что-то случилось?
А с другой стороны, ну кто я ей? Правильно — никто. У неё парень есть, хоть и полный придурок. Но раз она его терпит, значит, следить за ней его забота. Никак не моя.
Долго думаю перед уходом, оставить ли записку, а потом решаю, что обойдётся. Тщательно заправляю за собой постель, одеваюсь, закрываю дверь ключом Вари и пешком иду на вокзал, благо идти всего три остановки. Городок маленький, все стратегически важные места на расстоянии вытянутой руки.
Уже сидя в зале ожидания — слушая объявления поездов через громкоговоритель, наблюдая за приезжающими и уезжающими, думаю, что мне даже будет немного не хватать этого места. Как-то здесь… уютно, что ли. Как будто нырнул через портал в прошлое, куда-нибудь в конец девяностых. Здесь и жизнь другая, и люди другие. Здесь живёт Вика, за которой было бы неплохо присмотреть и вставить в дурную голову ума.
Но опять-таки, делать это будет кто-то другой.
— "Поезд Москва — *** прибывает на второй путь четвёртой платформы"
Мой. Ну, пока, прошлое. Здравствуй, столица.
Забираю с соседнего кресла сумку и уже собираюсь было свернуть к рамке допотопного металлоискателя, как вдруг ощущаю в кармане вибрацию телефона.
Номер незнакомый. Местный.
Интересно.
— Слушаю.
— Саш… Привет. Извини, что проводить не приехала.
Вика.
— Да брось, у тебя же наверняка масса неотложных дел. А… откуда у тебя мой номер? — замедляю шаг. Что-то с голосом у неё странное.
— У Катьки взяла.
— Вик, — шагаю ещё медленее, — у тебя нормально всё?
— Да, — говорит полушепотом, а потом всхлипывает. — Как всегда — лучше всех.
— Я же слышу, что нет! Ты там что, плачешь, что ли?
— Конечно, нет. Ещё чего!
Вот упёртая, а!
— Это он опять, да? Снова ударил?
— Не важно! Ладно, — всхлип, — всё, пока.
Вот дурочка безмозглая! Ну что ты творишь. Вика, Вика… что ты за человек-то такой!
— Где он? — резко торможу.
— Да тут, — шумно шмыгает носом, — у подъезда ошивается. Ему Маринка, напарница моя, сказала, что в кафе приходил какой-то мужик, меня искал. Ну он, конечно, сразу взбесился, поехал в шарагу, а меня там не было, мы ушли уже и у Катьки дома зависали. Так он пришёл к ней, начал в дверь барабанить, орать… — и тут словно в подтверждение её слов на заднем фоне раздался громкий стук, вперемешку с отборным матом.
— Вика, б***! Открой дверь, иначе я её сейчас выбью нахрен!
Вот ублюдок конченый.
— Не открывай, поняла? Я сейчас приеду, — разворачиваюсь и иду наперекор толпе в обратную сторону.
Часть 8
— Вик, это я. Открывай.
— Ты один?
— Конечно!
Скрипит замок, а потом дверь осторожно приоткрывается: высунув голову на тёмную лестничную клетку и убедившись, что я не вступил в сговор с её отелло, она, наконец, сторонится, запуская меня внутрь.
— Где он?
— Не знаю, внизу никого нет, — бросаю сумку на пол и, цепляясь пальцами за её подбородок, приподнимаю лицо.
Так и есть, ударил. След от пятерни алеет до сих пор.
Выродок. И сразу злость берёт. И негодование. И непонимание.
— Как так-то, Вик? Почему ты это терпишь? Ты же вроде бы вон какая — палец в рот не клади, а позволяешь такое! Послала бы его к хренам собачьим, ты же умеешь.
— Думаешь, я позволяю? Он не спрашивает, — пытается увернуться, но я снова поворачиваю её лицо на себя.
— Ты на него заявляла?
— Издеваешься? Чтобы он меня потом живьём закопал? — губы кривятся в горькой усмешке. — Он никого не боится, отбитый на всю голову. Плевать ему на всех. То есть вообще на всех! На меня, на полицию, на тебя. Он больной, понимаешь? И у него в ментовке дядька там какой-то, в общем… я в заднице, дядь Саш.