В душе бушевала ненависть. Он был самым подлым и отвратительным злодеем, каких она когда-либо знала. То, что ей пришлось раздевать его, было, конечно же, частью наказания за то, что в церкви она дала ему пощечину, «Радуйся, дьявол. Пока. Сегодняшняя ночь будет для тебя последней». Девушка посмотрела на него в упор, но промолчала.
Про себя она считала часы до захода солнца, когда раздастся сигнал. Надо, чтобы к тому моменту Монтгомери был таким же уязвимым, как она сейчас. И даже больше. Но сейчас, когда доспехи были сняты лишь наполовину, он вполне был способен хладнокровно убить мужчину.
Или женщину.
Бренна вздрогнула, вспомнив, что рассказала ей сестра о том парне, который нечаянно пролил несколько капель эля на его накидку.
Когда она смотрела на него снизу, он казался еще мощнее и выше. Она схватила его сапоги за каблуки и стянула один за другим.
Мускулы его ног были просто чудовищно большими, как греческие колонны. Когда Монтгомери поднялся, матрас заскрипел, а кольчуга звякнула, он велел ей снять с него пластину, защищавшую нижнюю часть торса.
– Мне кажется, я не должна этого делать, – начала она. У нее пересохло во рту, а сердце бешено забилось, когда она представила себе, как он выглядит под этой защитой из металла. Ей было известно, как выглядят мужские органы. В детстве их с братом Натаном купали вместе, и она видела, что этот орган похож на короткую сосиску.
Она резко встала, не желая выдавать своего любопытства. Отец всегда ругал ее за то, что она слишком любопытна. И само по себе это было нехорошо – желать посмотреть на человека, которого она так ненавидела.
– Вы должны снять все сами. Вам не нужна моя помощь.
– Это часть того, что я от тебя требую, жена. Я приказал принести воду, и ты искупаешь меня. Как и следует настоящей жене.
Искупать его?
Девушка сглотнула. Она себе это вообразила, или стальная пластина и вправду сама по себе немного сдвинулась с места?
Она зачарованно смотрела на нее, чтобы увидеть, шевельнется ли пластина опять.
И это произошло!
Черт бы его побрал!
Возможно, ее картины были не совсем точными, если мужская плоть становится настолько большой и твердой, что может сдвинуть кусок металла. На своих миниатюрах она изображала мужчин такими, каким ей запомнился брат, когда они были детьми.
Но это… это интересно. Конца она будет в Италии, может быть, она сможет это написать.
Бренна незаметно метнула взгляд на стол. Под этим столом, под досками пола, был небольшой тайник, где была спрятана неоконченная картина, на которой был изображен обнаженный гладиатор. Монтгомери был прав – художники действительно иногда прячут свои картины.
Картина с гладиатором был первой, на которой она осмелилась изобразить анфас обнаженную мужскую фигуру. Но она так и не закончила эту картину, поскольку была не уверена в размере и цвете мужского органа. Почему-то ей показалось неправильным как-то смазать эту часть мужского тела, как она это делала на других эротических картинах.
Она вдруг подумала о том, что, полностью раздев Монтгомери, не только сможет легко его убить – это позволит ей более реалистично завершить свою картину.
Эти мысли придали смелости, и Бренна развязала шнуры, которыми была привязана пластина. Сняв ее, она увидела большой бугор, упиравшийся в поножи – кольчугу для ног. Бренна спустила их по ногам вниз. Он остался в лосинах.
Девушке стало жарко, закружилась голова. Не разрешая себе думать ни секунды, он потянула за завязки и позволила им упасть на пол.
Его плоть освободилась. Она была намного длиннее, чем ожидала Бренна. И совсем не похожа на то, что она изображала на своих картинах.
Бренна смотрела как зачарованная. Ей казалось, что плоть прямо на ее глазах становится еще больше.
Проклятие! Все ее картины были неправильными! Девушка уже и раньше изображала мужскую плоть, но та выглядела совсем не так, как у ее мужа. И с цветом было не все в порядке.
Она робко протянула палец.
Муж зашипел, и она, отдернув руку, выпрямилась и взглянула на него.
Его голубые глаза горели, темные брови были насуплены, на лице была непонятная гримаса. О чем он сейчас думает?
– Еще ни одна женщина не изучала меня так, будто я породистый жеребец.
Бренна отступила назад, чтобы увеличить расстояние между ними, и, стараясь быть спокойной, сказала:
– А я и не рассматривала вас.
Монтгомери довольно хохотнул.
Бренна почувствовала, что краснеет, отвела взгляд и стала смотреть на голые стены своего жилища.
По правде говоря, она именно так на него и смотрела. Но только ради своего искусства.
Он схватил ее и прижал к себе.
Бренну окатила волна жара. Она нахмурилась, не зная, что делать дальше.
Повернув голову, Бренна всмотрелась в стену напротив своих окон, надеясь увидеть сигнал.
Но его не было.
Заметив ее взгляд, Джеймс задернул занавески.
Проклятие! Надо придумать, как их хотя бы немного раздвинуть, чтобы увидеть огонь свечи.
Хотя до ночи еще далеко. У нее еще есть время.
Достоинство Монтгомери все еще угрожающе торчало, но в размерах немного уменьшилось. Она не могла не смотреть. Ей хотелось запомнить, как оно выглядит. Исключительно для своих картин.
– Для девственницы ты слишком любопытна.
Его губы изогнулись в насмешливой полуулыбке. Он красив и знает это. Безупречен и утончен.
Как Гвинет.
И совсем не так, как она.
Бренна непроизвольно потрогала шрам на щеке и обрадовалась, что на ней все еще были шляпа и вуаль и не видно, как она обкорнала волосы. Она была так занята своей ненавистью – и своим восхищением – что совершенно забыла, как мужчины реагируют на ее красоту, вернее, на ее отсутствие.
Он тоже дотронулся до ее щеки и провел указательным пальцем по неровному шраму от носа до уха.
Она вздрогнула и опустила голову.
Но Монтгомери взял ее за подбородок и повернул лицом к себе.
– Что произошло? – спросил он, и ей показалось, что его не смутило это уродство.
– У меня этот шрам с самого детства. Из-за своего любопытства я часто попадала в беду, – ответила Бренна, не желая вдаваться в подробности.
– Мне нравится твое любопытство, но ты уже не ребенок. У нас впереди весь день и вся ночь. Можешь изучать меня, сколько тебе угодно.
Бренна моргнула. Какую игру он затеял? Ей казалось, что он сразу же набросится на нее и заставит подчиниться его воле, а не станет разыгрывать роль поклонника, позволяющего изучать его тело.
В дверь постучали, прервав, слава Богу, неловкий момент.
В комнату вошел человек с деревянной ванной. За ним следовали слуги с ведрами горячей воды.
Ничуть не стесняясь своей наготы, Монтгомери велел поставить ванну рядом с кроватью. Прислонившись бедром к матрасу и скрестив руки, он наблюдал, как слуги наполняют ванну водой. Его поведение было настолько естественным, что, если бы он не был голым, можно было подумать, что он полностью одет и готов вести светскую беседу с королевой.
Поскольку Бренна часто писала эротические картины, ее уже давно ничто по-настоящему не смущало. Если слуги и считали странным, что их хозяин голый, ни один из них не только ничего не сказал, но не выдал себя даже взглядом. Может быть, их хозяин часто разгуливает голым?
Слуги ушли, и Джеймс медленно погрузился в горячую воду. Ему пришлось согнуть ноги в коленях, чтобы поместиться в ванне.
Он стал обливать себя водой. Капли стекали по могучему телу, задерживаясь в курчавых зарослях волос на груди.
Бренна поймала себя на том, что ей хочется прямо сейчас написать его портрет.
– А мыло у тебя есть? – вдруг спросил он.
– Да… да, есть. – Бренна была совершенно сбита с толку тем, что в ее комнате находится совершенно голый мужчина. Он словно сошел с одной из ее картин – только живой и… Она боялась даже домыслить эту фразу, – Да, сейчас принесу.
Она зашла за ширму и заглянула в вырез платья, чтобы увидеть спрятанный на груди кинжал и набраться мужества. Кинжал был надежно скрыт в складках свадебного платья. Как странно, что она все еще одета, тогда как он – голый.