— Его арестовали за то, что он наставил на кого-то пистолет во время драки в баре в минувшие выходные.
Мой желудок болезненно сжимается. Похоже, агрессивное поведение Бена усиливается. Почему? Я не понимаю, что на него нашло. Если не считать Михаила и придурков, с которыми он проводит время, он принимает наркотики? Что могло заставить его направить пистолет на кого-то в баре?
Я знаю ответ еще до того, как закончу вопрос в уме. Должно быть, он столкнулся с кем-то из людей Петра. Несмотря на то, что мой брат как раз оказался в стороне от конфликта, который разжег Петр, он все еще в гуще событий.
— Он провел ночь в тюрьме и даже не удосужился позвонить нам, пока его не освободили.
Потом меня осенило. Арест мог бы спасти ему жизнь. При этой мысли струйка холодного пота скатывается по моей шее.
— Его выпустили? — Обычно я не думаю, что наведение пистолета на кого-то в общественном месте заслуживает просто пощечины.
Папа кивает, нахмурив брови.
— Михаил Сидоров внес залог, причем значительную сумму.
Усмехнувшись, я сажусь на стул.
— Конечно, он это сделал, — бормочу я.
Бен рассказывал о том, как святой Михаил Сидоров убирает улицы Нью-Йорка. Тем временем он вносит залог за моего брата, которого превратил в бешеную собаку.
— Что это должно означать? — Спрашивает папа, его тон становится резким.
— Ничего, — холодно заявляю я, зная, в каком направлении все пойдет, если я попытаюсь что-нибудь сказать.
— Мы многим обязаны Михаилу. — Говорит папа, излагая свою половину аргумента, хотя я уже ушла с боевого ринга. — Ты должна быть благодарна, что он присматривает за твоим братом-идиотом. Бог знает, что могло бы случиться, если бы Бен остался в тюрьме, и я не могу внести за него залог. Не на последнем отрезке своей кампании.
И вот мы вернулись к этому. Думаю, облегчение от встречи с родителями продлилось всего пять минут, прежде чем я была готова выйти за дверь.
— Кстати об этом, — говорю я, хлопая руками по коленям и поднимаясь.
Это движение мгновенно напоминает мне о Бене. Это был его фирменный прием - прекращать лекции моего отца, если они длились слишком долго.
Я преодолеваю боль, пронзившую мою грудь от напоминания, и направляюсь к входной двери.
— Наверное, мне следует уйти, прежде чем папарацци уловят тот факт, что я здесь.
— Подожди, — умоляет мама, удивляя меня болезненным беспокойством на лице. Обычно она оставляет этот взгляд для Бена.
Делая паузу, я поворачиваюсь к матери, мне любопытно узнать, что она скажет.
— Просто… я надеялась, что ты сможешь вразумить своего брата. — Говорит она, и ее глаза слезятся, когда она тянется, чтобы взять меня за руку.
Конечно, она так думает. Зачем еще они просили меня вернуться домой? Я идиотка.
— С чего ты взяла, что он меня послушает? — Не то чтобы я уже несколько месяцев не пыталась вразумить его.
— Вы двое близки. Он всегда тебя слушал. — Говорит папа, поднимаясь с дивана, чтобы присоединиться к моей маме в ее попытке убедить меня.
Тяжело вздохнув, я потираю лоб.
— Не думаю, что он захочет услышать что-нибудь из того, что я скажу, — признаюсь я.
— Ты хоть попробуешь? Он твой брат, Дани. И если мы ничего не предпримем, боюсь, на этот раз мы действительно можем его потерять. Он не собирается впадать в запой, пытаясь быть крутым парнем и оставить какие-то воспоминания. Насилие меняет человека, и я боюсь, что он может уже не вернуться к этому, — говорит папа с болью в голосе.
Я боялась того же самого. Если Бен не видит, насколько далеко он зашел по неправильному пути, сможет ли он достичь точки невозврата? Я не хочу думать о том, что мой брат окажется втянутым в жизнь преступника. Мне нужно все, чтобы осознать тот факт, что Петр и Ефрем тоже в этом, и как я была такой наивной и такой слепой все эти годы, а теперь, когда мои глаза открыты, я словно не могу перестать видеть преступления и насилие, которые находятся прямо у моего порога.
— Я поговорю с ним, — соглашаюсь я, чтобы успокоить родителей. Но у меня болит сердце, потому что я не понимаю, как мне вытащить Бена с этого уступа.
— Спасибо, дорогая. — Говорит мама, обнимая меня.
— Я делаю это ради Бена, — заявляю я, поясняя, что сейчас дело не в предвыборной кампании моего отца и даже не в беспокойстве моей мамы.
Они не готовы принять меня как дочь, и насколько я понимаю, мы все еще далеки от того, чтобы исправить разрыв между нами. Но Бен стоит затраченных усилий. Он всегда был рядом со мной, любил меня, как бы я себе не вела, и я хочу сделать для него то же самое. Только я хочу, чтобы он мог жить сам с собой, когда все сказано и сделано.
И тот Бен, который нацеливает пистолет на кого угодно и когда угодно, это не тот Бен, которого я знаю и люблю.
9
ЕФРЕМ
— Где ты? — Требует Петр по-русски, и выражение его лица становится грозным, когда он стискивает телефон. — И ты только сейчас об этом говоришь?
Он делает паузу, слушая человека на другом конце телефона. Но это не может быть хорошо. Он бледен от ярости и успокаивается перед окном своего кабинета. Мы с Вэлом переглядываемся уголками глаз, и его губы сжимаются, когда он хмурится.
— Встретимся там через пятнадцать минут. Мгновение спустя он завершает разговор, его глаза сверкают, и он дико оглядывает комнату. — Блядь! — Шипит Петр, в ярости сметая содержимое стола.
Стекло разбивается, когда снежная буря бумаги падает на землю, и его плечи вздымаются, когда он тяжело дышит. Это не может быть хорошо.
Расчесывая волосы пальцами и дергая их у корней, моему Пахану нужно время, чтобы прийти в себя. Затем он смотрит на меня и Вэла.
— Мы едем в «Сатин». — Заявляет он и, не говоря ни слова, направляется к двери.
Еще рано, слишком рано для того дерьма, с которым нам предстоит столкнуться, и я подозреваю, что это будет жесть. Но мы молча следуем за ним и через несколько минут присоединяемся к нему в машине. Всю дорогу он разговаривает по телефону со своими капитанами, приказывая нескольким мужчинам пойти к дому и не упускать из виду Сильвию и Ислу. Других он рассылает по различным точкам распространения и клубам по всему городу.
Мы подъезжаем к клубу в рекордно короткие сроки, фасад выглядит безжизненным и пустым. Но разбитые передние окна, выкрашенные в черный цвет, чтобы блокировать дневной свет, выглядят как неровные зубы. Говорящие о том. Что по нам снова была атака.