Очевидно, я не была настолько заинтересована, чтобы поинтересоваться раньше, поэтому планирую просто закрыть рот и надеяться на лучшее этим вечером. Не то чтобы у меня был отличный старт.
— Напитки? — Предлагает мама, указывая на искусно выставленные фужеры для шампанского и чаши для пунша, украшающие одну длинную стену банкетного зала.
Мы идем дальше, каждый из моих родителей берет по бокалу шампанского, а я придерживаюсь воды. Вскоре после этого начинается окружение друзей и поклонников, некоторые из которых жаждут поговорить с моими родителями. И хотя обычно я склонна бродить в поисках закусок или чего-то, что могло бы привлечь мое внимание, сегодня вечером я остаюсь ближе к родителям, с большей готовностью отвлекаться, пока они разговаривают.
Только, кажется, каждый раз, когда мои мысли начинают блуждать, имя Михаила Сидорова возвращает меня в настоящий момент. Первые несколько комментариев настолько небрежны, что я их почти не улавливаю. Люди упоминают о том, какой у него хороший вкус или насколько широко расширился его бизнес за последние несколько лет. Но затем поступают более личные комментарии: несколько политических соперников моего отца на протяжении многих лет дразнили папу по поводу ловли такой большой рыбы, прежде чем поздравить его с тем, что он нашел такого щедрого благотворителя, как Михаил.
И еще больше, похоже, он хочет похвастаться тем, какой он филантроп, какое у него должно быть золотое сердце, чтобы быть таким невероятно щедрым по отношению к жителям Нью-Йорка.
— Извините, вы сказали Михаил Сидоров? — Вмешиваюсь я, потому что, вероятно, десятый человек упоминает его имя за первый час общения и вежливой беседы.
— Ну… да. — Говорит доктор Дженна Эстрада, склонив голову в молчаливом вопросе. — Разве ты не знаешь господина Сидорова? Он публичный деятель.
— О, да. Я знаю его. Конечно. Кажется, я просто слышала, что он придет сегодня вечером. — Я стараюсь объяснять непринужденно, не так, будто мне не терпится узнать, какого черта он делает на устах элитного общества и как, черт возьми, он заставляет их всех есть из его рук.
Доктор Эстрада тепло улыбается мне.
— Ну, он человек часа, — любезно говорит она. — Он проводит сегодняшнее мероприятие. А если ты этого не знала, то ты и не знаешь, что он уже согласился выплатить часть средств, которые нам удастся собрать сегодня вечером. Такое щедрое предложение, не так ли?
— Ой. Как щедро, — признаю я, изо всех сил пытаясь искренне улыбнуться. Ни в коем случае, черт возьми, он не сделает ничего настолько щедрого, если не получит от этого что-то. Это точно.
Мои родители улыбаются, и мне интересно, не имели ли они какого-то отношения ко всей этой идее благотворительного бала?
Боже, я ненавижу это политическое шоу с собаками и пони.
— Простите я на минутку. — Говорю я. — Думаю, мне нужно подышать воздухом.
— Конечно.
Я вежливо киваю доктору Эстраде, затем родителям, поднимаюсь по лестнице и направляюсь в дальний конец холла, где бар «65» и патио на крыше наполненные гостями.
— Эй, Дани Ришелье, ты ли это?
Подавив желание обидеться на слегка оскорбительное междометие, я поворачиваюсь и вижу Адама Пейджа, прислонившегося к барной стойке, потягивающего что-то похожее на виски со льдом.
— Привет, Адам.
Много лет назад, когда мы вместе росли на политической арене, мы с Адамом были заговорщиками, как воры, товарищами-ненавистниками душных событий, которые собирали мировую элиту в одной комнате, где они все могли говорить о том, насколько они важны миру.
Но после последнего благотворительного мероприятия, на котором я видела Адама, я поняла, что он соответствует всем остальным политически жаждущим мечтателям. Во время того ужина он и мой отец умудрились завязать над моей головой целый разговор, и я не настолько готова простить и забыть, что Адам бросил меня, так сказать, на растерзание волкам, хотя он знает, насколько я нахожу эти вещи чертовски ужасно скучными.
Не то чтобы я находила благотворительность скучной или неважной, - только такие напыщенные, блестящие мероприятия, подобные этим, которые на самом деле просто создают оправдание для одного процента самых богатых людей тратить непомерные суммы денег на место за столом, чтобы они могли называть себя филантропами, потому что завышают цену за какой-нибудь роскошный аукционный предмет, например - роскошный отдых на Багамах.
— Ух ты, это был теплый прием, — сухо замечает Адам, отталкиваясь от стойки ко мне. Его глаза сканируют меня сверху вниз, задерживаясь на вырезе моего платья дольше, чем мне бы хотелось, прежде чем снова подняться и встретиться со мной взглядом.
— Ну, у меня не самое лучшее настроение, — категорически заявляю я, готовая закончить этот разговор, чтобы получить минутную передышку на балконе.
— Даже для старого друга?
— Я думала, что вы с моим отцом теперь лучшие друзья, — саркастически отмечаю я.
— Блин, Дани. Дай мне немного расслабиться. Разве мне не разрешено ни одного разговора с этим парнем после того, как я знаю тебя больше половины твоей жизни?
Ну, когда он так говорит…
— Возможно.
— Но позволь мне сказать тебе, если бы ты была в этом платье на последнем мероприятии…? — Адам свистит. — Черт, Дани. Я бы не смог оторвать от тебя глаз. Как будто ты выросла за одну ночь.
Блин, не могу поверить, что раньше мне нравилось проводить время с этим парнем. Может быть, просто Адам не такой зрелый, как Ефрем, но меня поражает, что это должна быть элита нашего общества, когда он думает, что подобный комментарий польстит мне.
И тут же у меня сжимается желудок, когда я понимаю, что мои мысли автоматически обратились к Ефрему. И не просто какие-то старые мысли о Ефреме, а то, как сильно я скучаю по сексуальности и тонкости, с помощью которых он заставил меня почувствовать себя особенной и сказал мне, что я красивая.
— Извини, — говорю я, не дожидаясь ответа Адама, и с новой целью продолжаю свой путь к патио на крыше.