— Я не думаю, что она больна, Роберт, — шепчет мама в ответ искренне обеспокоенным голосом. — Я думаю, это горе, безутешное горе.
— Что бы это ни было, ей нужно быть в больнице. Мы должны что-то сделать. Она отказывается от еды уже больше недели.
— Я знаю, — тихо соглашается мама. — Нужно, чтобы она просто попыталась пойти на занятия. Это немного помогло ей в депрессии, когда мы потеряли Бена… — Она ненадолго замолкает, а я возвращаюсь в туалет, чтобы меня снова стошнило. — …просто хотелось бы, чтобы она поговорила с кем-нибудь, с кем угодно в данный момент.
– Ей нужен врач, Молли.
Мне нужно, чтобы мои родители ушли. Я просто хочу страдать спокойно в одиночестве. Ничто из того, что кто-то говорит или делает, не облегчит это сокрушающее горе, которое поглощает каждую минуту моего бодрствования и сна тоже.
Мне все еще снятся яркие сны о Ефреме с постоянными эпизодами Бена.
Это мучительно.
А когда я просыпаюсь, то оказываюсь запертой в доме с двумя людьми, которые заключили сделку с человеком, ответственным за смерть Ефрема. Я ненавижу их. Я уже едва могу смотреть им в глаза, и все же я настолько глубоко в депрессии, что не могу заставить себя сопротивляться.
Я потеряла желание жить.
И все же я тоже не могу найти в себе сил покончить со всем этим. Что-то внутри меня удерживает меня от чего-то столь окончательного. Хотя я не могу сказать что.
Я тяжело сглатываю и, неуверенно поднимаясь на ноги, подкрадываюсь к раковине, чтобы почистить зубы теперь, когда мой желудок снова пуст. За дверью ванной комнаты мои родители наконец-то замолчали. И когда я наконец выхожу, моя мама изображает фальшивую улыбку, которая освещает ее лицо, как на благотворительном балу.
— Привет, сладкая. Как ты себя чувствуешь?
— Не хорошо. Очевидно, — говорю я, пытаясь вернуться в постель, чтобы свернуться калачиком.
Фальшивая улыбка мамы чуть-чуть ослабевает, и ее глаза обращаются к моему отцу.
— Дорогая, мы с твоей мамой разговаривали… — Папа пристально смотрит на меня, следя за моими слабыми шагами.
— Я знаю. Я слышала. — Заявляю я, добравшись до своей кровати и заползая под одеяло, каждое движение мучительно, пока я, наконец, не успокаиваюсь.
— Пожалуйста, Дани. Ты нас пугаешь. Я не хочу потерять свою малышку. — Говорит папа, наклоняясь над кроватью и прижимая прохладную ладонь к моему лбу. — У тебя нет ощущения, что у тебя жар? — Замечает он мягким голосом.
— Просто оставьте меня в покое, — стону я, натягивая одеяло на голову.
— Дани, прекрати. — Говорит мама, ее голос становится резким. — Или возьми себя в руки, или позволь нам отвезти тебя в больницу. Ты едва можешь стоять, и я отказываюсь смотреть, как ты просто чахнешь из-за этого…
Папа прерывает ее острым взглядом, и я сажусь.
— Нет, нет, мама. Не останавливайтесь на достигнутом. Из-за кого именно? — Спрашиваю я, мои опухшие, сухие, как наждачная бумага, глаза сужаются.
Плечи мамы опускаются.
— Того человека, который умер. Пожалуйста, Дани. Я знаю, что ты любила его, но ты не можешь позволить себе увядать вот так, из-за того, кого ты едва знала.
— Едва знала? — Шиплю я. — Ты ничего не знаешь обо мне и об этом человеке. — Я не могу заставить себя произнести его имя, и я задыхаюсь каждый раз, когда пытаюсь.
— Дани, он бы не хотел твоих страданий или что еще хуже, не так ли? — Мягко спрашивает папа, кладя руку мне на колено.
Я опускаю глаза на колени. Нет. Он бы не хотел. Он хотел бы, чтобы я осталась в живых. Я это знаю. Но как мне жить без Ефрема?
— Давай окажем тебе необходимую помощь, — настаивает папа, его голубые глаза умоляют.
После долгой паузы я наконец киваю.
Одеться - непростая задача, даже несмотря на то, что мама выбирает мне наряд и помогает мне его надеть. Мои волосы в беспорядке. Я не мыла их несколько дней, но все, что я делаю, это расчесываю их, не желая прибегать к дополнительным хлопотам, когда я уверена, что просто снова окажусь в постели.
Затем мы садимся в машину, и по дороге в больницу я кутаюсь в одеяла, на которых настояла моя мама, и занимаю заднее сиденье.
Папа помогает мне выйти из машины, и после входа в больницу и последующего длительного ожидания меня наконец проводят в смотровую комнату. Одним словом, врач прагматичен. Он не тратит время на любезности и не копается в моем душевном состоянии, за что я ему благодарна.
Он входит, представляется как доктор Хартли, просматривает анкету, которую меня уже заставили заполнить, быстро осматривает мои глаза, уши и рот, затем объясняет, что придет медсестра, чтобы провести некоторые анализы.
Он мгновенно уходит, направившись к своему следующему пациенту, о котором, я уверена, он так же мало заботится. Через некоторое время приходит медсестра. Она добрая и улыбчивая, ее солнечное поведение осветило мою тусклую личность. Но я не могу заставить себя улыбнуться.
Тем не менее, она радостно болтает со мной и моими родителями, измеряет мои показатели жизнедеятельности, берет кровь и проводит еще несколько предварительных тестов.
Интересно, что ни один человек, кажется, не замечает, что моя грудь - вот где настоящая боль.
Затем мы ждем, я сижу на смотровом столе, бумага шуршит подо мной, а я тупо смотрю в потолок. Прошел еще как минимум час, и я начинаю впадать в полубессознательный ступор, мое зрение затуманивается, веки опускаются, когда дверь распахивается.
Доктор Хартли входит обратно, его глаза обращены к блокноту перед ним, его брови нахмурены, как будто что-то в бумаге его оскорбляет.
— Мисс Ришелье. Надеюсь, вам не пришлось ждать слишком долго. — Говорит он естественно. Но ничто в его поведении не говорит о том, что он чувствует хоть малейшую спешку.
— Дани в порядке? — Спрашивает папа, наклоняясь вперед в кресле.
Доктор Хартли откашливается, впервые отрываясь от бумаг и переводя взгляд то на меня, то на моих родителей.
— Могу ли я побыть наедине со своей пациенткой? — Говорит он больше, чем спрашивает.
Я смотрю с полным удивлением на его вопрос.
— Все, что вы хотите сказать Дани, вы можете сказать нам. Мы ее родители. — Говорит мама, и это звучит довольно возмутительно.
Он смотрит в мою сторону, затем снова на моих родителей.
— Боюсь, мне придется настаивать. Дани будет более чем рада поделиться с вами своей медицинской информацией после этого.