Несколькими часами позже Мэтью сидел на стуле около камина. Он уже успел надеть на Джейн ее сорочку и одну из нижних юбок, положив возлюбленную на диван — ослабевшую, измученную ласками. Сейчас Мэтью наблюдал, как она крепко спит, и ощущал странную боль в груди — смесь эйфории и страдания.
Что он с ней сделал, зачем?
Его потерявший силу, обмякший ствол еще хранил на себе следы девственной крови Джейн. Уоллингфорд взял ее невинность — подарок, который она берегла для мужчины, которого любила. Черт возьми, он чуть ли не силой вырвал у нее признание в любви. Добился своего, не поклявшись в нежных чувствах взамен.
Что же это за странная боль разрывала теперь его грудь? Любовь? Или чувство вины?
Нет, он не чувствовал раскаяния за то, что совершил. Мэтью с таким наслаждением наблюдал момент соединения их плоти, видел, как Джейн отдается ему, принимая таким, какой он есть. Но, к несчастью, Уоллингфорд сам не мог принять себя самого — сломленного, уничтоженного. Его невозможно было собрать заново, возродить к новой жизни, даже несмотря на надежды любимой, так мечтавшей ему помочь.
Джейн пошевельнулась, и ее глаза открылись. Очки возлюбленной лежали на столе, и Мэтью было потянулся, собираясь, подать их ей. В последний момент он передумал и замер на месте, решив, что хочет смотреть в эти бездонные глаза без каких–либо помех. А Джейн и так уже насмотрелась на него достаточно — когда он овладевал ею. Подумать только: эта серая мышка заглянула в душу Уоллингфорда и увидела частичку его самого, которую он трепетно оберегал от всего мира.
— О чем ты думаешь, Мэтью?
Длинные ресницы графа затрепетали, скрывая глаза, тщательно пряча стыд, который он чувствовал.
— Я думаю о том, как сильно я ненавижу себя. Как я презираю себя за то, что сделал с тобою, Джейн! Я причинил тебе боль, заставил страдать. Не только… сейчас, но и в прошлом… — Он с усилием глотнул, и пушистые ресницы наконец–то взлетели вверх, позволив своему обладателю встретиться с прямым, решительным взглядом Джейн. — Когда ты смотришь на меня вот так, Джейн, я не могу не признаваться тебе во всем, во всех своих грехах. Твои глаза пронзают меня насквозь, проникая в самые глубины мрака, заменившего мою душу. Как бы мне хотелось, чтобы ты видела меня чистым, непорочным, но вместо моего сердца — лишь темный холодный камень. Я желал бы нравиться тебе, быть источником твоего счастья, но я умею лишь причинять боль, наказывать… Джейн, после того, как я оставил тебя на том злосчастном тротуаре, я отправился к проституткам. Я брал их, зная, что они — не ты… притворяясь, будто они — это ты. Желая, чтобы это была ты!
Пронзительный взгляд Джейн смягчился, это раскаяние явно тронуло ее.
— Думаю, мы оба сделали все, чтобы разрушить эту хрупкую связь, что установилась между нами с первой встречи. Ты вернулся к примитивной похоти, утратив способность чувствовать. Я спряталась за вуалью лицемерия и гордости. Мне ведь тоже хотелось тебя наказать! Каждый по–своему, мы оплакивали то, что, возможно, было между нами. И ты ничего не был должен мне, Мэтью. И уж точно не был обязан хранить мне верность! По правде говоря, если бы ты сам попросил меня об этом, я бы тебе отказала — просто от злости.
— Видишь, — зашептала она, — у меня тоже есть пороки. В конце концов, мы оба — всего лишь люди. Ты верно сказал: мы сломлены, мы носим на себе шрамы. После несчастного, так быстро закончившегося для нас детства мы выбрали тот образ жизни, который позволял нам чувствовать себя защищенными, не добавляя новых страданий к старым ранам. Мы должны были жить и выживать, и единственным способом сделать это, было спрятаться под вуалью отстраненности.
— Как вышло, что ты можешь видеть меня настоящего за этой холодной маской?
Джейн грустно улыбнулась:
— Потому что я скрываюсь под той же самой маской, Мэтью. Потому что… у нас одинаковые страхи. Одинаковые пороки. Наши сердца, наши души тоскуют по одним и те же вещам, но мы не можем признаться в этом. Не можем принять это, боясь потерять контроль над своей жизнью. Потому что под этими масками мы — всего лишь люди. Хрупкие, ранимые, испуганные. И, как мне кажется, одинокие.
— Да, одинокие, — тихо повторил Мэтью, изучая лицо любимой, которое вдруг осветилось необычайной красотой.
Джейн будто источала мудрость, чуткость, понимание и прощение, берущие за душу.
— Ни один из нас не хочет снять эту маску, позволить другим заглянуть за внешнюю оболочку. Мы боимся своих слабостей и не желаем показывать, что мы — просто люди. Мы боимся предстать такими, какие есть. Мы опасаемся, что после этого уже не сможем контролировать все, что с нами происходит. Нам остается лишь прятать свои чувства, скрывать их и надеяться, что они навсегда будут похоронены там.