— Общаясь с Сарой, следует помнить: моей сестре не стоит говорить ничего из того, что вы не захотите потом повторить. Сара все отлично понимает, она никогда не причинит никому зла, но ее рассудок… Ладно, иногда она напоминает порывистое дитя, которое трещит без умолку.
— Я понимаю.
— Вы осознаете, что я имею в виду, не так ли? Большинству окружающих нас людей Сара безразлична. При виде сестры они лишь раздражаются, отворачиваются и стараются побыстрее скрыться из вида.
— Так поступает большинство, но не вы.
— Да, так и есть. Я с удовольствием вожусь с Сарой. Сестра — смысл моей жизни. Я могу признаться в этом лишь единицам, Джейн. Но быть может, нам лучше продолжить разговор внутри, как вы считаете? Мой камердинер принесет сюда столик с едой.
— Хорошо, давайте пройдем в дом. — Джейн повернулась и решительно взялась за дверную ручку, готовясь пройти в мастерскую. Но вдруг она остановилась, глубоко вздохнула и смущенно опустила голову. — Подождите, — прошептала медсестра и обернулась к Мэтью. — Я много думала об этом. Я хочу знать. Как вы смогли… как вам удалось понять…
— Понять, что именно вы были той женщиной из больницы?
Джейн кивнула и сжала пальцами ручку, но так и не открыла дверь.
— Я догадался по вашему имени.
— В Лондоне тысячи Джейн.
— Но ни у одной из них нет такого голоса.
— Мэтью…
— Джейн, верьте мне, когда я говорю, что был буквально околдован вами. Но, прежде всего — вашим голосом, вашим нежным, ангельским голосом! Стоило мне его услышать, и для меня открылся новый мир. Когда в танцевальном зале ваш голос вдруг зазвучал мягче, я сразу все понял. Я не мог забыть этот голос, Джейн!
Мэтью резко, прерывисто задышал. Его гостья из последних сил боролась с желанием встретиться с его глубоким, цепким, почти страстным взглядом.
— Мы сделали то, чего обещали никогда не делать, — хрипло прервал повисшую мрачную тишину Уоллингфорд. — Мы — вы, точно так же, как и я, — никогда не желали выставлять себя и свои чувства напоказ, под любопытные взгляды окружающих. И все же мы совершили невообразимое, мы продали себя друг другу.
Это признание не могло оставить Джейн равнодушной. И в самом деле, они согласились честно поговорить друг с другом, сорвать наконец–то мантии секретов, покрывавшие их обоих. Но напоминание об этом тревожно щекотало нервы. Джейн знала, на что она идет. Ей предстояло полностью раскрыться, доверив все свои тайны Мэтью, и все же это не могло удержать ее от этого волнующего свидания.
— Наши с вами души повреждены, Джейн, они испорчены злом и грехом. Мы оба сломлены, оба травмированы, — прошептал граф, поглаживая большим пальцем неровную кожу ее верхней губы. — Вы носите свои шрамы снаружи, мои же скрыты очень глубоко. Но эти шрамы есть, Джейн. Только вы сможете увидеть их.
— И вы позволите мне заглянуть в самые глубины своей души, милорд?
— Вы ведь ясно дали понять, что это единственная возможность заполучить вас.
— Честность вас освободит.
Мэтью улыбнулся, и слабый смешок сорвался с его уст.
— А правда порабощает. Искренность скует нас цепью, свяжет нас так, что при всем желании мы уже не сможем вырваться.
— Я смогу достойно нести это бремя.
— Сильно сомневаюсь, что сможете. Подумайте, по ту сторону этой двери мы перестанем быть людьми, которых обычно показываем окружающему миру. Согласны?
— Да.
— Здесь, в этой комнате, с вами, Джейн, я буду только Мэтью. Скажите, а к чему стоит быть готовым мне? Какая вы на самом деле?
— Я не знаю, — ответила Джейн. Голос бедняжки дрожал, несмотря на все ее попытки жестко контролировать свои чувства. — Я всегда думала, что хорошо знаю саму себя. Но тогда…
Слова застряли в горле Джейн, она поспешила отвести взгляд, но Мэтью поймал свою скромницу пальцами за подбородок и развернул ее лицо к себе.
— Напоминаю: только честность, Джейн. Мы пообещали друг другу. И мы не войдем в эту дверь до тех пор, пока вы не дадите мне слово: вы будете абсолютно искренни со мной — точно так же, как я уже поклялся быть искренним с вами.
— Я думала, что знаю, чего хочу, знаю, кто я есть на самом деле, — так было до нашей ночи в больнице. Вы… вы пробудили во мне новые чувства — странные, пугающие, но все же приятные. Это были чувства, которые обычно я себе запрещаю, — чувства, которые никогда не хотела испытывать. Меня всегда устраивало то, что я не ощущала физического удовольствия или срасти. Но стоило мне встретить вас, и я подвергла сомнению все, во что я когда–либо верила. Вы спрашиваете меня, кто я есть на самом деле? Если честно, просто не знаю.