На противоположном конце арены имелся точно такой же загончик, как тот, из которого меня вытолкали. И там точно так же суетились охранники с копьями. Вот только выталкивали они… или, скорей, выгоняли оттуда не человека…
Зону ристалища огласил грозный рык. Огромный зверь — метра четыре в длину и до полутора в холке — выпрыгнул на арену. С парочки выступающих из пасти клыков стекала слюна. Лобастая голова поворачивалась то влево, то вправо, длинный хвост нервно бил по песку, взметая его, словно пыль.
Зверь был красив. Той красотой, что присуща всякому хищнику семейства кошачьих.
Внешне он походил на доисторического саблезубого тигра, вот только шкуру имел не «привычную» полосатую, а… плавно меняющую расцветку в зависимости от того, как на неё падает свет. Почти как у хамелеона, когда тот сливается с местностью.
На шее у кототигра поблёскивал серебристый ошейник…
Будто не обращая внимания от замершего в дальнем углу человека, он мягко прошёлся вдоль ограждающей арену решётки, несколько раз рыкнул на вопящих снаружи зрителей, дважды припал к земле, трижды сжался в комок и как-то совсем незаметно вдруг оказался шагах в десяти от меня. Один хороший прыжок, и я не успею даже «Мама!» сказать…
Зверь медленно развернулся. В его жёлтых глазах отражались жёлтый песок арены и сотни боёв не на жизнь, а на смерть…
Глава 10
Мы мерялись взглядами лишь пару ударов сердца, но этого, как ни странно, хватило, чтобы понять: умений, полученных на хуторе Алмы, я не потерял.
Не сумевший помочь хозяйке Бузу́н, но помогший мне отомстить за неё, собаки в Больших Лисавах, признавшие меня вожаком, смирняшка Байта, на которой мы с Рейной держали путь в Пустоград, любитель чёрствого хлебушка Мыш, ставший мне другом на каторге в Драконьем урочище…
Собаки, лошади, кошки, мелкие грызуны… со всеми я, так или иначе, находил общий язык. Понимал их мысли, а с некоторыми мог даже общаться. Но ещё никогда у меня не получалось общаться так, как с этим тигрокотом…
Этот — владел настоящей магией. Реальной, а вовсе не той «кошачьей», с девятью жизнями и прочей белибердой, про которую пишут в мистических книгах.
Священный зверь ларантийцев потому и назывался священным, что хотя он не обладал человеческим разумом, но в реакциях на опасность, умении принимать правильные решения в непростой ситуации, способности маскироваться и предугадывать мысли и действия оппонентов мог дать сто очков вперёд большинству хомо сапиенс. А кроме того он мог, как и я, отбивать направленное на него колдовство. Но только не по причине иммунности к магическому воздействию, а вследствие идеальной магозащиты.
Всё это я узнал, благодаря серебристому обручу, надетому на его шею. Типичный антимагический артефакт, по принципу действия похожий на те, что мы с Балием изготавливали в Пустограде, и те, что использовал Пирапалус. У последнего, правда, они получались варварские, готовые в любой момент переполниться и взорваться, а мои, от которых потом отказались из-за непредсказуемости и недостаточной безопасности, были явно «сырыми» и требовали многочисленных испытаний и долгой доводки.
Здешний негатор выглядел настоящим произведением искусства и образцом магических технологий. Он не просто поглощал маг-энергию — он свёртывал её в тугую спираль и упаковывал, я подозреваю, во времени. Судя по разговорам знающих (Шимис, Гурсан и тот же, м-мать, Пирапалус), на Западном континенте, вообще, всё было завязано на магии «темпорального» сжатия — и пирамидки мольфаров, и заклинания жриц, и природная магия священных животных. В отличие от Восточного, где в ходу были руны и уже исчезающая драконья волшба, основанная на противостоянии жизни и смерти.
Для меня, к счастью, форма используемой маг-энергии значения не имела. Я мог отражать или поглощать любую из них.
Ошейник на кототигре излучал её излишки в пространство. Их было мало, а плотность не превышала того порога, при котором «обычные» маги могли сотворить из них какое-нибудь колдунство. Собрать их в «кубышку» смогла бы только Алина. Однако Алины здесь не было, а излишки имелись. Плюс имелся единственный в этом мире иммунный…