— А это кто?
— Это величайший нынешний физик. Ещё услышишь. Далеко не все ещё понимают его теории. Но заглянул он сегодня дальше всех в глубины мироздания и определил, что все, используемые человеком в своей практике законы физики, суть частный случай более общих. Вот как арифметика есть частный случай алгебры. Понял?
— Понял.
— Так вот, он тоже, хотя Бога не нашел, но и не нашел аргумента, отрицающего Его существование.
Михаил задумался.
— А я действительно, Илья Григорьевич, хотел подавать в медицинский, — сказал он, прихлёбывая душистый отвар мяты из большой глиняной кружки.
— Такие, как ты становятся либо адвокатами, либо лекарями. А понял я это, как только впервой тебя увидел, — улыбнулся дед, — Ты добрый и совестливый. Война — дело страшное. Каждый человек в ней стоит ежеминутно на краю гибели, и борется в нем ежеминутно же животный страх с моральным устоем, который и делает-то человека человеком. И часто побеждает страх. Оттого-то ещё большая тяжесть давит на плечи тех, кто товарища не бросит на поле боя, кто первым пойдёт охотником на трудное дело не за награду, а потому, что так велит ему совесть. Такие люди больше и погибают. Оттого-то нынешние войны и безнравственны. Больше скажу — преступны. Лучшие в них погибают. Но ты останешься жив.
— А вы воевали, Илья Григорьевич?
— Было, Миша. В Германскую. С армией генерала Брусилова до самых Карпат дошел. Потом, в конце 16-го года в плен попал. Вернулся из плена уже после революции. В 18-м году. В белых не служил. — улыбнулся дед.
— Я не потому спросил, — смутился Михаил.
— Ну это я так, к слову. Чтобы знал. А теперь — марш на горыще. Герр Отто Гессе едет.
Михаил прислушался и его натренированное ухо уловило едва слышное далёкое урчание двигателей, борющихся со снежными заносами.
Вмиг он очутился на чердаке. Здесь ничего не изменилось с осени прошлого года. К брусьям стропил были подвешены пучки сухих лекарственых трав и кореньев, мешочки с сушеными ягодами лесного шиповника и малины, дубовой коры и вовсе незнакомой ему сушью.
В охапке сена, брошеной как раз навд горницей, он заметил небольшое углубление.
«Вот так дед!» — подумал Михаил, заметив в углублении толстую доску, которая служила одновременно потолком в горнице и полом на чердаке. В доске на месте сучка торчала небольшая деревянная пробочка, которая легко вынулась. Прильнув глазом к образовавшемуся отверстию, можно было наблюдать за всем, что происходило в горнице. Михаил подошел к слуховому окошку, из которого просматривалась улица перед дедовой хатой, и затаился. Шум двигателей приближался. А вот и Юхым выскочил из хаты, на ходу подпоясываясь широким немецким солдатским ремнем с тяжелой черной кобурой на нём. Левый рукав его черного полупальто с барашковым воротником охватывала белая повязка. Черный картузик западного покроя сдвинулся набок и, болтающийся за плечами немецкий карабин, бьющий прикладом по оттопыренному юхымову заду, придавал ему вид скорее нелепый, нежели устрашающий. Коренастый, короткорукий и коротконогий, ему скорее пристала бы медлительная и основательная крестьянская работа, нежели эта холуйская полицейская суета. Во всей его нескладной фигуре, спешащей навстречу хозяину, чувствовалось вековое раболепие, вбитое в спины его предков панскими плетьми.
За трубой зашуршало сено. Михаил вздрогнул, вскинув автомат. Из-за трубы вышел серый в тигровую полоску дедов кот Антон.
— Тьфу, Антон, как ты меня напугал, — прошептал Михаил и, улыбнувшись, опустил автомат.
А кот тем временем, выгнул спину, поднял хвост трубой и, вытянув передние лапы с растопыренными хищными крючками когтей, сладко потянулся, перебирая коготками шуршащее сено, зевнул, показав Михаилу белые, как снег, пики клыков и нежно-розвый лепесток трепещущего языка. Потом он неспеша подошел к Михаилу и потёрся своим пышным воротником о его валенок. Михаил нагнулся и почесал ему за ухом.
— Что, Антон, стережешь дедушкины богатства от мышек? Узнал, босяк, соскучился!
Антон от удовольствия зажмурился и запел свою удивительно уютную песню.
— Что ты, Антон, разве можно так громко урчать! Ты же выдашь меня. Ну, иди на место, а то ты меня отвлекаешь…
Кот внимательно посмотрел Михаилу в глаза и, как будто обидившись, медленно повернулся и ушел за трубу.
Тем временем перед хатой показался сначала пятнистый бронетранспортёр с отделением охраны, а затем и небольшой броневичок, такой же пятнистый, как и бронетранспортёр.
Юхым стоял у плетня, вытянувшись по стойке «смирно», приложив два пальца правой руки к виску, как это принято в польской армии.