Броневичок и транспортёр остановились у входа в дедов двор. Из броневичка вышел человек в добротной русской бекеше, серой смушковой папахе и белых бурках, отделанных желтой кожей.
«Вероятно это и есть оберштурмфюрер Гессе». - подумал Михаил, наблюдая за докладом Юхыма.
Человек в бекеше отмахнулся от докладчика и коротко крикнул в сторону транспортёра. Из него мигом выскочил младший чин, а за ним высыпались солдаты. Они стали разминать затёкшие ноги и, похлопывая себя ладонями по плечам, пытались согреться после долгого сидения в стылой продуваемой ветром железной коробке транспортёра.
Взяв с собой двух солдат, тот, что был в бекеше, направился к ледовой хате. Остальные, гогоча и подталкивая впереди себя засмущавшегося Юхыма, двинулись к его хате.
Михаил бросил тулуп на сено и прилёг на него так, чтобы можно было видеть и слышать всё, что будет происходить в горнице. Автомат и запасные магазины положил тут же, справа.
Дверь отворилась и в гоницу вошел уже без бекеши и папахи человек средних лет в черном эсэсовском мундире со знаками различия оберштурмфюрера. Он внимательно осмотрел комнату, мимоходом бросив взгляд и на потолок, как поеазалось Михаилу, пригладил руками волосы у залысин, обрамлявших высокий лоб, и поздоровался с дедом, который сидя за столом, перетирал в ладонях какие-то сухие листья и складывал их в берестяную коробочку.
— Гутен морген, герр Дорошенко. Что же вы не встречаете гостя у порга, как ваш сосед Грищук?
— Вы же знаете, что у нас принято встречать у порога званых, дорогих гостей. Вы же неизменно приезжаете ко мне с охраной.
— Я вынужден пользоваться услугами охраны. Ездить по здешним дорогам без охраны небезопасно. Вы это знаете не хуже меня. Так что вы зря пренебрегаете хорошим русским обычаем.
— Если вы, Отто Карлович, уважаете хорошие русские обычаи, то пора бы перейти на русский язык.
— Что ж, пожалуй, вы правы, Илья Григорьевич, — на чистом русском языке ответил эсэсовец.
— Видите, вы говорите по-русски даже лучше, чем по-немецки.
— Ничего удивительного. Я родился и вырос на юге России.
— Что же вы прибыли на свою родину с такой неблагодарной миссией?
— О-о! Это вопрос сложный и запутанный. Всё зависит от того, как на него посмотреть. Я теперь немного больше знаю о вас и потому считаю возможным с вами откровенно беседовать, хоть и должен бы арестовать.
— Это за то, что я вылечил вас от радикулита?
— Нет. За то, что вы нарушаете приказ, воспрещающей оказание помощи солдатам и офицерам Красной Армии, попавшим в окружение, и за сотрудничество с партизанами. Уже только за это вы должны быть дважды расстреляны. Но я помню добро. Хотя за добро обычно платят злом. — улыбнулся эсэсовец.
— Меня учили обратному.
— В гимназии?
— И в гимназии тоже.
— Вот потому-то я и вернулся сюда, на родину, в этом мундире, что такие, как вы, доброту свою необдуманно расточали, где нужно и где не нужно. Кто это оценил?
— Народ в конце концов разберётся, где добро, где зло.
— Вы любите обобщать. Пока народ разберётся, не было бы поздно. Кстати, о доброте. У меня к вам дело. Привёз я с собой одного больного. Хочу, чтобы вы его посмотрели… Скорее даже не больного, а раненого. У вас ведь большой опыт по части лечения раненых. Не так ли?
— Какой же я лекарь? Я больше самоучка. Что сумел перенять у своего учителя, деревенского знахаря. Я и диплома-то врача не имею.
— Ничего. Диплом — это ещё не всё. Вашему умению могу дать аттестацию и я. К тому же, если я не ошибаюсь, вы закончили фельдшерскую школу императорской армии в ту войну. Прекрасно практиковали и в армии и в зальцбургском лагере для военопленных. Так что не скромничайте.
— А как же с арестом?
— Пока отложим.
— Можно ещё вопрос?
— Пожалуйста.
— Почему вы своего раненого не лечите в вашей медсанчасти?
— Дело в том, что ранение у него свежее, а до медсанчасти ехать далеко. Кроме того у него есть и старые незатянувшиеся раны. Прошлогодние. Вы ему окажите помощь. А заодно и побеседуем. К тому же, он ваш соотечественник.
Дед на минуту задумался.
— Учтите, если вы с моей помощью хотите получить от него какие-либо сведения, то увольте. Я вам не помощник.
— Господь с вами, Илья Григорьевич! Чисто гуманный акт. Всё, что мне нужно знать о нём, я знаю. Это не партизан и не подпольщик. Просто раненый большевистский комиссар. Еще осенью 41-го во время боевых действий. Прятали добрые люди. Лечили как могли. Другие добрые люди, соседи, донесли. Пришлось взять. Отстреливался. Вот и получил ранение в плечо. Я ведь неплохо стреляю.