— Вот видишь, а говоришь — никаких капризов. Это самый экстравагантный твой каприз. Но я готов его выполнить. Он не противоречит моим планам. И даже облегчает мне задачу. Когда будешь возвращаться, позвони. Вот тебе деньги. Думаю, здесь хватит.
— Спасибо. Не откажусь. Машина ждёт у входа. Заправлена по горло. Обе канистры тоже. В кульках на заднем сидении груши, яблоки и отдельно чудесные абрикосы. Ничуть не хуже крымских. Только чуть помельче. Говорят, отсюда лучше ехать через левый берег Днепра. Переправа у Канева через плотину ГЭС. Там новая ровная бетонка. И совсем не загружена.
— Я вижу ты всё предусмотрела.
— Я предусмотрела, что дальше ты поедешь один. Причём обратно. Это было нетрудно. Всё же знаю тебя не первый год. Будь здоров. Надеюсь, тебя здесь подлатали квалифицированно.
Они вышли из больницы. Только что выглянуло солнце из-за рваных облаков, зажгло весёлые огоньки на лаковых боках машины. Алиса обозначила дружеский поцелуй на щеке Андрея Петровича и помахала ему рукой. Он привычно погрузился в объятия уютного кресла и повернул ключ. Машина бесшумно вздрогнула и, постояв в раздумьи несколько секунд, скрипнув песчинками об асфальт, плавно поплыла под арку ворот замка. Лёгкое движение воздуха подняло и закружило первые опавшие листья.
31
К вечеру небо совсем очистилось от облаков. Полный штиль успокоил перегруженные сады. Зрелые плоды с шелестом, прорывая листву, ухали о взрыхленную землю. Тучные чернозёмы, рождая богатые урожаи, сами себя удобряли. Ранние августовские сумерки быстро укрыли землю, и дивная ночь, рассыпая яркие звёзды на бездонном бархате небосклона, сладострастно вздыхала, обнажив в их слабом свете её зрелую прелесть.
Мария вынула шпильки и, тряхнув головой, рассыпала свои тёмнокаштановые кудри по плечам. Тонкие пряди седых ниток придавали ей ещё большую прелесть. Тонкая батистовая рубаха едва доходила до колен, открывая попрежнему стройные пружинистые ноги. Она слегка тронула пробочкой от флакона подбородок у губ, шею под ушами, огладила рукой щёки и шею и, довольная собою, пошла в спальню.
— Миха, ты правда не хотел с ним прощаться?
— Не хотел, Манюня.
— Ты его не простил.
— Не простил, — подумав ответил Михаил.
— Зря. Он сказал, что если бы он поступил иначе, мы бы с тобой могли не встретиться. Я подслушала разговор, когда дедуля и Мишка его смотрели напоследок.
— Зачем же ты подслушивала?
— Это получилось случайно. Проходила мимо. Я думаю, мы бы всё равно с тобой встретились. Потому что мы с тобой одно целое. Знаешь, он всё-таки сукин сын. Он меня пытался соблазнить. Прекрасно зная, кто я тебе.
— Манюня, милая моя Манюня, любимая, тебя невозможно соблазнить, потому что соблазняешь ты.
— Ещё повтори, как ты сказал… — прошептала Мария, поворачиваясь к Михаилу.
— Я сказал, что ты меня каждый день соблазняешь вот уже скоро сорок лет, и каждый день, как первый раз, помнишь, тогда восьмого марта?
— Нет, нет, ты не так сказал.
— Я сказал, что люблю тебя.
— Да, да, ещё скажи…
— Я ведь тебе это каждый день говорю, самая любимая моя Манюня… — И его крупные руки потянулись к её телу.
Каждый раз, как он касался её, его начинала бить нервная дрожь и желание быстро наполняло его. Казалось, его руки досконально знали её тело, но всякий раз их обоюдная реакция на каждое прикосновение приносила им радость в предвкушении восторга. Они долго нежно ласкали друг друга, как будто впервые познавая. И это было действительно так. На протяжении всей своей жизни они никогда не задумывались над тем, что можно, а чего нельзя делать. Они любили друг друга — и этим всё сказано. Природа-мать открыла им тайну ласк с юности и не оставляла их своим вниманием до сих пор. Потому и груди её по-девичьи упругие, ласканные им ежедневно, торчали набухшими сосками в стороны, и своей формой и совершенством могли бы удовлетворить самого Фидия. Её округлый живот с глубокосидящим пупком притягивал к себе магнитом. А бёдра…, бёдра раздвигались медленно сами, открывая полураскрытый бутон её тела, когда её руки длинными пальцами нежно перебирали бархат его плоти. Они со стоном сливались, продолжая ласкать губами и руками друг друга, и эта ласка продолжалась до тех пор, пока в грохоте обрушившегося водопада, в криках восторга она не теряла сознание. Потом она нежилась, медленно приходя в себя и нежно его целуя, признавалась:
— Миха, я люблю тебя… Ты — самый лучший мужчина… Ты — мой, я тебя очень люблю…
— Манюня, родненькая, как ты можешь знать, что я — самый лучший. Я же ведь знаю, что ты никогда не сравнивала меня ни с кем, — улыбаясь возражал Михаил.