– А далеко ли ехать, Окул Михайлович?
– Далече. Посылают нас, семерых самых храбрых витязей в Ирейскую землю. За лекарством для мастера-зодчего. Ну знаешь, для тятькиного брата троюродного, того что водопровод строил, да не достроил. Занемог он, так мы должны ему пособить. Поставить, что называется, на ноги. А ты помогать будешь: за конями ходить, кашу варить, ну и всякое по мелочи.
Гридя почесал затылок.
– Матушке надобно сказать, испросить у нее родительского позволения.
– Что за глупости! Ты у кого работаешь, деньгу кто тебе платит? Вот у того и надобно спрашивать, а не у матушки. У нее спроси благословения. А не даст, так и пожалуйста, и без благословения обойдемся. Оно в походе без надобности. На хлеб его не намажешь и в карман не положишь. Толку от него настоящего нет. То-то же. Ладно, голубчик, хватит рассуждать, а то до ночи мы с тобою не разлепимся. А меня в сон клонит. Ступай, Гридя, готовься к завтрашнему. На рассвете трогаемся.
***
Матушка Гриди, Афимья Игнатьевна проживала в посаде или предгородье – так еще иногда называли выселки сами жители. Посад полукольцом прилегал к кремлю. За посадом начинались глубокие овраги, еще дальше, текла речка Волчанка – до нее было не меньше трех дней пешего ходу. С другой стороны, там где в городской стене были прорублены Скитные водяные ворота, блестело Лебедянь-озеро, то самое, из которого мастер-зодчий собирался качать воду.
Сгущались сумерки. Темнота еще яростнее заставляла зеленеть могучие кроны. Бодрящий свежий холодок, примчавшийся из барсучьих илистых оврагов, шнырял у древесных корней и змеился в плетнях. В окнах горели лучины, в больших домах зажжены были факелы, освещавшие вход перед дверью. День еще сопротивлялся с отчаянным упорством, но ничем не мог удержать победоносной июльской ночи. Она поглотила город одним махом, словно щука плотву.
Перевалило за полночь, когда Гридя пришел к Афимье Игнатьевне. До этого он, как и было велено, собрал боярские вещички и харч. Набил под завязку две вместительных переметных сумы. Для себя одежу брать не стал. Решил что хватит той, что на нем. Положил только смену исподнего и юфтевые сапоги, ходить по болотам.
Честная вдова не спала, при свете свечи вышивала подушку-думочку.
Увидев Гридю в такой поздний час, переполошилась:
– Случилось что, сынок? – спросила она взволнованно.
– Матушка, благословите, – сказал Гридя, опускаясь перед ней на колени и наклоняя голову.
– Куда?.. Что значит благословите?
– Окул Михайлович едет в Ирейскую землю и забирает меня с собой в качестве прислужника. Велел собирать пожитки – это я уже исполнил – и принять от вас благословение. Выступаем завтра на рассвете.
Афимья Игнатьевна, хоть и пребывала в смятении от такой новости, лить слезы и причитать не стала. Несмотря на то, что знала многое про Ирейскую землю и про жителей, что населяют Латырь-остров. Ведала и про опасности, грозящие тому, кто ступит на заповедную землю. Да и путь туда, даром что торный, грозил путешественнику ужасными бедами и злоключениями.
Но, как мы уже сказали, Афимья Игнатьевна, не плакала и не горевала. Не такая это была женщина. Она подняла Гридю с колен и отправила умыться. Сама же пошла в дальнюю комнату, служившую ей спальней, и достала из кованого сундука, с самого низочка широкий пояс, затканный серебром. На шелке мелкими стежками был вышит затейливый орнамент, в котором внимательный наблюдатель мог, кажется, разглядеть угловатые старинные буквы. Будто бы надпись какую-то. А будто бы и нет...
Когда Гридя вернулся, чистый и умытый, с влажными от набежавших слез глазами, Афимья Игнатьевна подала ему кушак, велела опоясаться и ни при каких условиях не снимать до самого конца путешествия.
– Пока не вернешься, и я своими глазами не увижу, что ты живой и здоровый.
– Даже в речке купаться не снимать? – спросил Гридя, ласково глядя на мать.
– В воду можешь и снять, но всегда держи его при себе, не теряй из виду! И вот еще что. По дороге встретится тебе много разного народа. Ты обходись со всеми учтиво, никого не обижай, ни словом, ни делом, и всегда поступай по справедливости. Береги, сынок, платье снову, а честь смолоду. При старших молчи и покоряйся, премудрых слушай, с равными и младшими веди себя по-дружески, не обманывай, не бранись, не хули никого в беседе. Увидишь сломанное – почини; если скотина страдает, и помочь ей в твоих силах – помоги; если другие поступают скверно – не повторяй за ними, но и не хвались о том. Помни, добрые дела любят тишину. Всего же более заступайся за убогих, по силе, сколько можешь. Сильным не давай губить человека. Ни правого, ни виноватого, и никому не желай смерти. Понял, сынок?