Юноши с восхищением смотрели ей вслед.
– Ай, да Искрен! Ай, да добрый молодец, – воскликнул Мухомор. – И каждый день у него новая девица. И каждая подарки дарит, да на ушко шепчет. Как же у него так ловко получается?
Искрен пожал плечами. Он и сам не знал, почему барышни льнут к нему словно котята к кошке.
Наконец, решили выступать. Стражники по знаку Всеслава отворили ворота, и вереница из семи витязей и одного казачка двинулась в путь.
Кони у друзей были добрые, переметные сумы полны провизией, по бокам кованых седел бряцало оружие. У Всеслава – булатная палица и острая кривая сабля из дамасской стали, у Дубыни с Горыней по четыре сулицы и по два засапожных кинжала на каждого. Засапожных, потому что заткнуты за голенища сапог.
У Окула, как мы знаем, имелся боевой лук в богато изукрашенном налучье и дюжина каленых стрел с соколиным опереньем. А кроме того парочка кинжалов, кистень и меч. Тугой лук висел за спиной у Перемысла. Только налучье не такое роскошное, как у боярского сына. Вместо грузной палицы он взял в поход гусли, чтобы, как обещал начальному, развлекать товарищей игрой на них. Искрен и Мухомор снарядились кинжалами и копьями.
Гридя ехал налегке, вооруженный матушкиным благословением и обещанием Окула Михайлова научить мечом рубиться. Ничего, думал Гридя, авось и без оружия как-нибудь обойдется. Где наша не пропадала.
В пути чесали языками и говорили о всякой ерунде. Окул и Мухомор заспорили, с чем есть блины на масленицу. Мухомор рассуждал, что и на масленой неделе есть надо с чем обычно привык. Михайлов сын возражал, что масленица оттого и называется, что блины на нее следует кушать только с топленым и чуть подсоленным коровьим маслицем. А с чем всегда привык в остальное время.
В полдень остановились в придорожной харчевне. Пока отроки обедали, кони щипали сочную зеленую траву, росшую за аккуратным беленым штакетником. Гридя присматривал за лошадями. У кобылы Искрена Везухи, расслабилась подпруга. Гридя ее подтянул. У коня Всеслава чуть перекосилось седло. Гридя поправил.
Перекусил вдовий сын по-быстрому, не садясь за стол. Хозяйка вынесла ему большую краюху ржаного хлеба, щедро политую постным маслом и посыпанную белым крупитчатым сахаром.
После обеда поехали дальше.
Перед конниками, докуда хватало глаз, желтели бескрайние поля. То тут, то там виднелись крепкие крестьянские избы, крытые золотистой свежей соломой. Избы стояли высоко и весело, словно румяные пироги в печи. Вокруг них росли яблони, груши, кустистая смородина и малина. Бродили коровы с телятами. Пастухи раз-другой сгоняли их в стада, а в остальное время полеживали в тени исполинских лип, посматривали оттуда на белый свет. Козы на холме, заросшем бархатным клевером и пушистыми одуванчиками, перемекивались с собратьями, сгрудившимися в овраге у шумного ручья. По жирной грязи вокруг глубоких луж расхаживали важные утки. Куры рылись в навозных кучах и оголтело носились за товаркой, которой посчастливилось раскопать толстого червяка. В воздухе пахло скошенной травой, полынью и молочным коровьим потом.
Крестьяне из Осиновца, хутора, приютившегося на краю густой осиновой рощи, затеяли сенокос. Поставили шалаши у ручья, сверху накрыли их тонкими досками – дранью. В шалашах, почти целый месяц, пока шел покос, жили сами косари, их бабы с детьми, да грудными младенцами.
Со своего места Гридя разглядел, как под холщовыми пологами, натянутыми на круглые длинные жерди, в повалку спали мужики, отработавшие утреннюю смену – косить начинали едва всходило солнце, «со светом», как говорили поселяне. К обеду упахивались так, что валились с ног.
Под палящим послеполуденным зноем женщины разбивали граблями свежескошенную траву – чтобы лучше сохла. Крестьянские девки, собравшись в кружок, пели песни про совушку. В песнях ловили филина, сватали за него сову, играли совиную свадьбу. Потом Сова Савельевна, уже будучи замужней дамой, шла в гости к воробью.
Это наши люди,
Наши крестьяне,
За морем бывали,
Сено косили,
В стоги пометали,
Домой прибывали,