На болоте, в самой что ни на есть трясине стояла избушка. Хлипкий домишко, сложенный из сосновых бревен, был поставлен на толстые деревянные сваи. Внизу сваи укрепили колышками, отчего казалось, что у избушки куриные ноги. Жилище выглядело старым, срубленным не одну сотню лет назад. Дерево во многих местах сгнило. Влажная кора, словно изодранная когтями дикого зверя, отвалилась и висела клочьями. На стенах темнели пятна плесени.
Вокруг дома разросся бурьян, который кое-где был выкошен под корень. Высоченная крапива, росшая здесь, наверное, с самой весны, лежала плотными снопами, срезанная чей-то ловкой рукой. Сей факт свидетельствовал, что жилье обитаемо.
Путники безмолвно взирали на ветхое строение без окон и дверей.
– Я думал избушки на курьих ножках только в сказках бывают, – сказал Перемысл.
– Да то не курьи ножки, а сваи, чтобы избенка в трясине не утопла. Если сруб ставить прямо на болото, то пол сгниет, – пояснил Окул. – Батя у меня такую же строил там, куда охотиться ездит. Из нее хорошо за утками наблюдать.
– Надо посмотреть, есть ли двери, – сказал Мухомор и начал обходить избушку справа.
Витязи двинулись за ним. Но странное дело, едва только они завернули за угол и собирались взглянуть на заднюю часть, обращенную к лесу, как избушка заскрипела и стала медленно поворачиваться, а вернее отворачиваться от них той самой задней стороной. Словно остерегегалась показывать, что там у нее.
– Видали, видали! – воскликнул Перемысл.
Отроки замерли и переглянулись. Никто не решался двигаться дальше. Болотная избушка, умеющая поворачиваться вокруг себя, крайне озадачила их, заставив впасть в нерешительность.
Избушка тем временем остановилась. Отваливавшаяся с бревен кора продолжала легонько трепыхаться от только что произведенного движения, и в одном месте из пола тонкой струйкой сыпалась сосновая труха.
– Нукося, я снова попробую, – сказал Окул, переведя дух, и острожно шагнул дальше. Все шагнули за ним. Избушка заскрипела и медленно повернулась. Тоже на шаг.
– Фу ты, черт, – недовольно проговорил Окул, опираясь на избушичий бок. Но практически сразу же отдернул руку – дерево было склизким, студенистая склизь запачкала ему руку. Он вытер ладонь о рубашку.
– Я чаю, так мы ничего не добьемся, – веско заявил Перемысл. – Давайте-ка отступимся и попробуем по-моему.
Они отошли от избушки на безопасное расстояние. Откуда не чувствовалась гнилая вонь и не слышно было трухлявого шороха.
Звонким голосом Перемсыл продекламировал:
– Избушка, избушка, встань к лесу задом, а ко мне передом.
Едва он умолк, произошло чудо. Натужно кряхтя сосновыми бревнами, избушка с необычайной резвостью вдруг переступила по жидкой грязи куриными лапами, шустро крутанулась на месте и явила удивленному взору отроков обратную сторону. Куриные ноги внезапно подогнулись, словно потеряв равновесие, и со всего маху избенка плюхнулась в болотную жижу, взметнув целый фонтан брызг.
Теперь стало видно, что задняя стена у избушки на курьих ножках совершенно отсутствовала. Округлые срезы бревен торчали один над другим. С крыши, которая в этом месте ничем не подпиралась, вылезла мокрая пакля и прелая солома.
Когда неуклюжее строение со всего маху село в грязь, добрая порция болотного месива налилась за порог, забрызгав стены внутри и снаружи зловонной волной. На полу стояла черная лужа.
В серой темноте избушки – света в ней отродясь не было – отроки разглядели древнюю грязную старуху. Бабка сидела на рассохшейся деревянной колоде и шамкала беззубым ртом, жевала какую-то бесконечную жвачку. Облик у нее был крайне жалкий. На вид ей было лет сто, а на деле, может, и того больше. На голове замызганная косынка, из под которой выбивались седые нечесаные космы. Худое костлявое тело одето в синюю ветхую юбку со множеством заплат.
Неизвестно, заметила ли старуха отроков, в их сторону она не взглянула. Сидела, уставившись в пустоту, и двигала челюстями.
Первым вошел Перемысл. Не обращая внимания на разлившуюся по полу грязь, шагнул через порог. Наступил сапогом в самую лужу.
За ним последовали остальные.
Гридя медлил. Разглядывал избушку, скользил взглядом по обшарпанным стенам, а в это время мысли его не утихая вертелись около курих ножек и странного месторасположения дома, словно нарочно построенного в самой середке болота. Какому строителю пришла в голову столь глупая идея? По лицу Гриди читалось, что ему не слишком охота идти внутрь. Он с удовольствием бы остался на мягкой душистой траве, и вовсе не претендовал на шатер над головой. В шатрах пусть боярские дети ночуют. А он бы прикорнул под кустиком, положил руку под голову, чтобы приятней спать, и дал храпаля. Да и потом однако же, заходить в дом, пусть даже такой грязный и жалкий, без приглашения, он не решался. И то, хозяев стеснять. Они небось сами там друг на дружку напирают, в такой-то тесноте. А тут мы семеро человек здрасьте-пожалте....