Водята спустилась в погреб и там Игнат увидел Аксинью. Она сидела, одетая в простое белое платье и ткала на станке полотно.
– Отпусти меня, – сказала Аксинья, изнемогая от усталости и протягивая слабую руку свою к Водяте.
Игнат пристально всматривался в зеркало. Лицо кикиморы сделалось сухим и заострилось, шея неестественно вытянулась. Она хлестнула Аксинью по щеке и велела продолжать работу. Игнату почудилось, будто вместо пальцев у нее когти.
– Убью! – воскликнул он и выскочил из избы.
Не помня себя от гнева, добежал Игнат до своего дома, рванул дверь, вскочил в горницу. Внутри стояла мертвая тишина. Посреди горницы на лавке показалась сидящей Аксинья, голова ее была покрыта белым платком, ниспадающим до земли. Хоть бы пошевелила одним пальцем. Глаза вперились во что-то, видимое ей одной, рот сжат. У Игната душа ушла в пятки от страшной картины.
– Аксинья! – крикнул Игнат и протянул к ней руку. Глядь, тянутся из-за него сотни костлявых рук, а сзади шуршит кто-то крыльями. Глядя во все глаза, и не веря им, на живую Аксинью, он сдернул с нее платок. Все стихло, но тут же послышался страшный крик, от которого все внутри у травника похолодело, и почудилось ему, что вместо Аксиньи сидит на лавке Водята.
– Спаси меня, Игнат, – проговорила Водята тоненьким звенящим голоском.
По вдруг стенам застучало, ставни стали биться словно от ветра, в трубе зловеще загудело. Показался давешний старик с зеркалом. Он вложил Игнату топор в руку и проговорил, тем же самым неземным голосом:
– Убей ведьму!
Водята хотела вырвать у него топор из рук, выпустила железные когти, впилась ими в Игната. Искры сыпались у нее изо рта, пена показалась на губах, вместо черных волос на голове извивались гадюки, змеиный раздвоенный язык шевелился во рту. Игнат от страха отступил назад.
– Руби! – вопил старик подталкивая Игната к той, за которую он еще сегодня утром готов был жизнь отдать.
Игнат и рад был рубануть и покончить раз и навсегда с бесовским отродьем, но силы его оставили. Сами бесы ему то не позволили. Не для того они натравили его на Водяту, чтобы он убил ее. Не в том состоял их чудовищный коварный план. А вот в чем.
Хотели они доказать прежде всего самой Водяте, что Игнат – не пара ей, что он сошел с ума и решил ее убить, и подстроили так, что Водята обороняя жизнь свою и нерожденного ребенка, сама убила бы Игната, воспользовалась колдовскими чарами.
Так и получилось.
Прибежавшие на шум люди нашли на полу мертвого травника, в дальней комнате отыскали Афимью, забившуюся туда от страха, но как не расспрашивали ее о том, что произошло, так и не дознались. Девочка словно онемела.
Водяты и след простыл. Никто ее с тех пор не видал. Вернулась она к отцу своему и зажила жизнью, какой подобает вести кикиморе. Дочка у нее родилась, назвали ее...
Она не успела договорить.
– Федосьей, – подсказал ей Гридя.
Федосья кивнула головой и рассмеялась. Смех у нее был тоненький, словно серебряный колокольчик звенел, такой же в точности, как у Водяты, речной царевны, ее матери.
– Ну, Гридя, ты как хочешь, а я с тобой в Ирей пойду, – промолвила она, вдоволь насмеявшись. – Не могу одного тебя отпустить.
– Что ты, тетка Федосья, как же ты со мной пойдешь. Аггеев ни за что не разрешит! Да стоит мне рот открыть, как он... Ты же баба, а бабам в походе не место! Лучше ты матушке моей весточку про меня передай. Что видала меня, я, мол, жив-здоров, и все со мною хорошо теперь будет.
– Одно другому не мешает. Я и весточку Афимье передам, и за тобой пригляжу. А ты, Гридя, не рассуждай: баба или не баба. Такую бабу как я любой захочет у себя в дружине иметь. Аль ты забыл про баню? Видал, на что я способна?! С шестерыми справилась и с шестьюдестью справлюсь!
– Что ж, хоть бы и справилась, но ведь не согласится начальник...
– Не согласиться! Будто кто его спрашивать будет! Еще чего! Слышишь! Ты ему ничего не говори, хотя бы он тебя каленым железом пытал. Понял?
Тут Гридя наш заметил, что ведьму не переубедить, сколько он не пытался, и закрыл в одно мгновение рот, решив, не без причины, что толку препираться нет.
Пусть делает что хочет! – рассудил он про себя.