Гридя было неловко за тот прием, который оказали отроки девочке. Оправившись от изумления, он поспешил загладить неловкость:
– Извините, – произнес он рассеяно. – Но мы чужестранцы, и не знаем, как в этих краях себя вести принято. Мы остановились на ночевку и...
– Не спиться вам чтолева? – оборвала его девчонка. – Так кричите, что всех сов да филинов распугали. Зайцы в норах перепугались от вашего шума, зайчатки маленькие дрожат от страха, ай-ай-ай, – она смешно передразнила, как дрожат испуганные зайчатки.
– Мы не нарочно, получилось так, бывает, раскричались и сами не заметили, – вступил в разговор Всеслав. Он был трезвей всех и держался с достоинством. – А ты кто сама такая будешь? И как звать тебя, скажи!
Девочка мелодично рассмеялась.
– Какой любопытный! Имя мое вам ни о чем не скажет, да и не важно это совершенно. А важно, чтоб вы шуметь перестали и угомонились. Потому как хозяин леса крика не любит, не нравятся ему шумные компании. От них бардак и огорчение в лесу. Идите к себе в город и там шумите. А здесь галдеть не принято. И потом, что это у вас тут? Водка? И закуска к ней? Ей-ей попадет вам от хозяина. Он пьяных не выносит, и за пьянство наказывает. Хуже пьяного человека с оружьем не придумаешь.
И девчонка глазами указала на сложенные в сторонке мечи и палицы.
– Да, ну что ты в самом деле, – возмутился Окул, – мы если и пьяные, то совсем чуть-чуть, и оружие свое в таком виде не применяем, да опять же против кого? Тихо же кругом. Во хмелю наше оружие – это голос певческий, да свирель с гуслями. Садись с нами, девочка, и спой нам песенку. Увидишь, мы люди мирные и покладистые, хозяину на нас гневаться не за что.
Девчурка засмеялась.
– Может оно и так, Окул Михалов, только помяни мое слово, накажет вас лесной дед и за попойку, и за музыку по ночам. Ночью спать надо, а не куролесить. Да и потом, не любит он пьяных, – повторила она пожав плечами, и тонконогая косуля за ее спиной кивнула своей безрогой доброй головой.
О том, что лесная девочка откуда-то знала его имя, боярский сын вспомнил только впоследствии, когда сбылись все сказанные ею пророчества. А тогда он и внимания не обратил.
– А ты, стало быть, внучка лесного деда? – уточнил боярский сын.
Девчонка ничего не ответила и засмеялась детским серебристым смехом.
Где-то ухнул филин.
– Мы твоего деда не боимся, – громко заявил Мухомор, язык его при этом заплетался. – Не лесовик, ни водяной, ни кикимора болотная нас не напугают. Не на тех напали! Сидим себе, никого не трогаем, ну выпили чуть-чуть, ну и что же здесь необыкновенного, понятно же, что в дороге хочется выпить, от того, что скучаешь по дому. Всегда так! А если лесовику не нравится, пусть придет и скажет в лицо, так мол и так, люди добрые, не по душе вы мне, и вид ваш мне не люб. Вот тогда мы с ним и потолкуем, вот тогда я ему и объясню, что тут и как, и сразу ему наш вид понравится. Давай, зови своего деда.
Всеслав вспомнил наказ думного дьяка избегать сношений с нечистью, но было уже поздно. Мухомор разошелся не на шутку и принялся всерьез грозить лешему достойным наказаньем. Девчонка с косулей не возражала и не перебивала, только смотрела на него нахмурившись и кусая губы. Аггеев понял, что они, похоже, опять на пороге какой-то беды, и урок в бане совсем ими не был усвоен.
«И почему так получается, – думал про себя он. – Мухомор ведь совсем не задира, да и лесовику не стал бы возражать, встреться он на узкой дорожке. Неужели хмель придал ему столько ненужной храбрости? И вспомнит ли он назавтра обо всех глупостях, что говорил сегодня?»
– Ну, вы как знаете, а я вас предупредила, – выпалила наконец лесная девчонка, обнимая косулю за шею, и поворачиваясь, чтобы уйти. – Лучше вам угомониться. Вылейте водку, затушите костер и идите спать. И зачем было жечь ветки, будто зима на дворе? – бормотала она, удаляясь, но все почему-то прекрасно слышали ее слова.
– Загасите костер, – эхом повторил лес, когда девчонки уже и след простыл.
После ее ухода отроки долго сидели хмурые, осоловевшие от водки и ворчали. Никто и не подумал затушить костер и он продолжал весело потрескивать. Гридя с грустью думал о пропавшей Федосье, и подозревал самое худшее. И в этот момент Окул, который перепробовал все закуски и отпил изо всех графинов, заявил, что у него крутит живот, да так, что мочи никакой нет.