– Ты иди подальше, – сказал Искрен Окулу, – нечего тут болтаться. Тут и кустов приличных нет, видно отовсюду.
– Не поверишь, болит так, словно лом раскаленный в брюхо воткнули и вращают, – отозвался Михайлов.
– Иди, иди, – подтолкнул его Перемысл, – облегчи чрево вдали от нас, между зарослей.
Охая и приседая от боли, Окул побрел в лес и скоро скрылся из виду. Послышался треск веток и бранные слова, которыми боярский сын подбадривал себя в густой чащобе. Известно ведь, что когда идешь один в незнакомом и странном месте, разговоры с самим собой прогоняют скуку и страх, если кто быстро поддается этому чувству. Боярский сын, как стало понятно вскоре всем, страху поддавался быстро.
Окула не было довольно долго. Сначала о нем никто не думал, но через некоторое время забеспокоился Всеслав. Он помнил, что ответственен за каждого воина в отряде и намеревался исполнять обязанности начальника в любом виде – пьяном или трезвом.
Кто-то сказал:
– Сильно, видно, Михайлова скрутило.
А еще один промолвил:
– Не окочурился бы он в кустах!
И это замечание принялись повторять все, один за другим. Тут налетел ветер, и живот заболел у Мухомора.
Это подстегнуло остальных.
– Что-то наверняка случилось, – сказали они, взяли оружие и головни и направились в ту сторону, куда до этого скрылся Окул. Предосторожностей не соблюдали и гомонили, как крестный ход во время праздника. Пройдя по тропинке, добрались до темневшего пятном орешника и рассредоточились вокруг зарослей. Лежавшего на земле Окула первым увидел Мухомор, у которого в ту же секунду хворь как рукой сняло. Над Окулом склонилась чья-то крупная фигура. Существо, у которого при ближайшем рассмотрении вместо ног оказались копыта, а охабень был застегнут не на ту сторону, молотило боярского сына кулаками со всей одури, словно не человек лежал перед ним на земле, а сноп ржаной. Руки у козлоногого были словно цепы, длинные, с болтающимися на концах широкими ладонями.
– Это что еще такое! – воскликнул Всеслав.
Он одним махом подбежал к нечистому и ткнул в его зверскую рожу горящей головней.
Физиономия, представшая в бликах пламени, была поистине изумительна! На своем веку начальный много повидал диковинных лиц: с носом-сливой, ушами-лопухами и обвисшими щеками. Видел и женские с бородой, и такие, на которых между носом и ртом зияло страшное отверстие, и изъязвленные, и в гнойных фурункулах. Но такого, какое проступило перед ним сейчас, он не видел никогда, даже в самом страшном сне. Столь ошеломляющая образина не могла принадлежать человеку, а следовательно перед ним находился кто-то из нечисти, скорее всего тот самый лесной властелин, увязавшийся за ними еще тогда, когда они покинули Холмогоры. Выходит, прав был Дубыня, когда примечал нечисть, да что уж теперь горевать.
Увидев рожу лешего, Мухомор смачно выругался, а Искрен, хотевший взять врага с наскока, отступил назад – так велико было безобразие этого лица и так сильна была отразившаяся на нем ярость. Гридя с удивлением разглядывал лесного царя, последуем и мы его примеру. Нелегко описать этот горбатый нос, разинутый рот, выпученные стеклянные глаза, какими смотрят на тебя телячьи головы в лавке у мясника. Зеленоватые патлы бороды спускались почти до самой груди. В лохмах на голове застряли сосновые шишки. Петлицы на охабне, больше напоминавшем лохмотья, были застегнуты не в нужном порядке, одна через другую, а двухаршинные рукава, которые полагалось завязывать сзади, свисали свободно по обе стороны и истрепались в клочья. Лаптей на лешем не имелось, да и как бы он смог надеть их, если вместо человеческих ступней его кривые короткие ноги оканчивались раздвоенными козлиными копытами. На правом веке сидела громадная бородавка, из-за растрескавшихся словно кора губ торчали обломанные зубы, напоминавшие гнилые мертвые пни, подбородок выпирал сквозь зеленую бороду утиным клювом. Совсем уж непросто пересказать ту смесь ярости, возмущения, досады, которые выражала физиономия лесовика. И стало быть теперь попытайтесь все это себе представить в совокупности!
Решение пришло единодушно. Отроки устремились на лешего. Тот поначалу попятился. Но затем с диким криком ринулся на них. А из темноты леса вслед за ним бросились на наших витязей такие же как он патлатые лесные мужики.
У некоторых вместо волос росли корни, другие не имели копыт, а были обуты в лапти чудовищных размеров, у иных в бороде торчали бледные поганки. Но, несмотря на уродства и убогое обличье, армия эта имела вид грозной силы, наступала проворно, отважно смотрела вперед, и грозила смести наших.