— «Натворил»… — распаляясь, продолжал бурчать Алексей. — Натворил… Словечко-то какое выискала. Сразу — в виноватые. Может быть, и были где-то виноватые буровики — здесь таких нет. «А чем ты докажешь, что «здесь таких нет»? — спросил сам себя Алексей. — Чем? Вот так…»
Кулаки сжались сами собой, но, пошевелив ими в карманах, Субботин распустил пальцы, а потом усмехнулся, глянув через плечо на ревущий и воющий огонь. Подавив ненужный вздох, Алексей потрогал щедрую повязку, закрывавшую обожженные уши. Предутренняя прохлада добралась и до них. И по телу пробежала ознобная дрожь.
Дядька Остап сидел на песке, привалившись спиной к колесу санитарной машины. Его нос и рот закрывала черная резиновая полумаска кислородного аппарата. Сестра примостилась на корточках рядом и следила за тем, как раздувается и опадает похожая на футбольную камера смесителя. Мухамед стоял тут же, прислонившись спиной к кузову. Глаза его были закрыты. Может быть, ему просто надоело смотреть на дикое пламя.
У фонтана опять раздался взрыв, «хлопок», как называют его газовики.
Скосив глаза на звук, дядька Остап глубоко вздохнул, а потом перевел взгляд на подходившего Алексея.
— Как ты, Остап Тарасыч? — спросил его мастер, присаживаясь рядом на песок, как очень усталый и расстроенный человек.
Сдвинув с лица кислородную полумаску, Третяк махнул рукой в сторону фонтана:
— От, бисова кутерьма!
— Плохи наши дела…
— Грифон… Самый настоящий грифон. Куда хуже? Хуже не бывает. Только что всех не накрыло…
— Там… — Алексей кивнул в сторону фонтана, — там на стойке лебедки остался буровой журнал.
Третяк всем телом подался к Алексею:
— С ума сошел! — воскликнул он громко, а потом, вобрав голову в плечи, зашипел, как гусак: — Что ж будет-то теперь? Кто ж нам поверит? На слово! Молчи, молчи, Михалыч! Не дай бог, Сашка узнает… Из зависти ведь может вякнуть. Сболтнуть, а там и прицепятся… Ой-ей-ей!
Алексей усмехнулся:
— Вот уж действительно «ой-ей-ей»! Сгорел журнал. Сгорели приборы, диаграммы…
— Попали мы… Як кура в ощип. А твоя эта… Гюльнара что говорит?
— «Что вы натворили, товарищ Субботин!» Вот как она сказала…
— А чего ты от бабы хочешь? — взъерепенился вдруг дядька Остап. — Чего ты хочешь? Она же первая не поверила! «Натворили»! Ишь как ловко. А если не мы натворили, а они напортачили? Тогда как? А? Тогда что?
— Комиссия все равно будет, — вяло отозвался Алексей. Ему было обидно и больно, что первый камень сомнения в их рабочую честность кинула именно Гюльнара. Может, сгоряча, необдуманно. Но кинула. Первая. «Ну и черт с тобой! — разозлился Алексей. — Давай выбирай камушки побольше, потяжелее. Теперь тебе после «натворили» осталось одно утверждать: высоких темпов бурения мы добивались лишь потому, что нарушали технологию. Ведь доказательств обратного — бурового журнала хотя бы — у нас нет! А авария, да еще какая! — налицо. Ну а то, что брали раствор на лабораторный анализ… Так, пока к нам подъедут, мы всегда сумеем поднять его удельный вес до нормы. На бугре стоим, и далеко нам видно идущую на буровую машину.
«На бугре стоим… Стояли!» — покачал головою бурильщик.
Лицо Третяка увяло: опустились уголки губ, словно отвис нос-барабулька, потускнели глаза.
— Сожрут тебя, Алексей, а мной закусят. Как это ты с журналом? Голову ж ты там, на лебедке, голову свою оставил. Добро б же, руку, ж ногу, а то — голову! Понимаешь?
— Я за Алты беспокоился. Ведь как шибануло! Думаю, сбило парня с мостка, швырнуло на трубы — и амба.
— За что ж на нас, бедных, все навалилось?
— И отбежал-то я сначала только лишь посмотреть: удастся Алты выбраться? Выбрался. А тут и огонь…
— А что инженер-то говорит? ПТО тут не в стороне. Планово-технический отдел. Им всем и карты в руки. ПТО — самое главное.
— Як инженеру с вопросами не лез. Да и что он может нам сказать?
— Спроси… Скажет… Мнение свое он должен иметь. Такое вот мнение. Это многое значит. Обязательно спроси, Михалыч.
— Подумает, в глухую защиту уходим. Хуже будет. Подождем, дядька Остап. Раньше хоть поторапливаться смысл был, а теперь спешить некуда. Понимаешь — не-ку-да, — дядька Остап.
— У дядьки Остапа это первая авария за двадцать лет беспорочной службы. Да и ладно бы, у меня. Ведь ты, мастер, на буровой был. Сам все смотрел. Не так разве? А? — Третяк зачем-то стал теребить мастера за рукав спецовки, словно разбудить старался.