Михаил Никифорович понимал, что говорит много и много ненужного, не входящего в компетенцию мастера. Слежение за проходкой наклонной скважины будет вести инженер конторы, заливку цементом проведут тампонажники, но он говорил, не желая молчать. Ведь главное-то было уже сказано. То, что Ахметову поручалось наблюдение за перевозкой буровой, означало, что Субботин-старший напрочь отстраняет Субботина-младшего от какой бы то ни было работы на буровой, даже в качестве рабочего, считает его кругом виноватым в аварии.
— На гвозди бросаете?
— Доверие оказываю.
— По принципу — за битого двух небитых дают…
— Берешься… или нет?
— Чепчик в воздух бросать не стану. Взяться возьмусь.
— А теперь… скажи мне…
— Приказа я не видел, товарищ Субботин, — прищурив глаз, сказал Ахметов. — Вдруг передумаете?
— Я тебе не взятку за показания в пользу Алексея даю.
— Грубоваты вы, Михаил Никифорович. Чего вы на сына взъелись? Ну вот я виноват был. Виноват — точно. Отнекивался — было. Не соломку стелил, время тянул. Но Алексей — ни при чем тут. Мы не влюблены друг в друга, вы знаете. Было бы где комару нос просунуть, я бы не стал молчать. Мухамед не смолчал бы. И дядька Остап тоже.
— Отвечать Алексей Субботин будет. Обязан отвечать. Я не про то… — пробормотал Михаил Никифорович, будучи уверен — Саша здесь прав. Но не признаваться же ему, что с такими вопросами не подойдешь к Есену, секретарю комсомольской организации бригады. И не в том дело, что не подойдешь с «такими вопросами», у него нельзя так спросить. Спрашивать Есена надо иначе.
— Про это, Михаил Никифорович, — вздохнул Саша. — Иначе не за что. За что? За геологию?
— Чтоб в другой раз не проморгал.
— Не надо приказа о моем назначении. Это я так…
— Я знаю, что делаю! Некого мне больше поставить! Не-ко-го! — Субботин поднялся. — Не хочу снимать мастеров с других буровых. И ведь было же что-то?
— Отвечать на ваш вопрос я не стану. Мастером пойду. И уж на этот раз не проморгаю, Михаил Никифорович. А то, что вы про Алексея так думаете, товарищ Субботин, это на вашей совести.
— Все на моей совести. На твою не положусь, — зло пробурчал, отходя, Михаил Никифорович, досадуя на себя. Все, что он ни делал, получалось из рук вон. Если бы не Алешка! Если бы во всем этом не был замешан Алешка. А может быть, он преувеличивает, будто люди прежде всего смотрят на него, начальника конторы бурения М. Н. Субботина, как на отца старшего мастера Субботина А. М.? Но эта мысль лишь мелькнула и пропала. А отойдя от Саши на несколько шагов, Михаил Никифорович обернулся:
— Ахметов! Отправляйся в поселок. Своему секретарю я позвоню. Она даст приказ. И чтоб сегодня начали тащить сюда вышку.
— А на чем я поеду?
— Возьми санитарную машину. За полчаса обернешься.
— Прикажите сами.
— Ч-черт…
Субботин шагал широко, а Саша двигался позади, не спеша, закинув за плечо брезентовый плащ и тихонько насвистывая мелодию танца «Каза-нова».
ГЮЛЬНАРА
Гюльнара устала слушать то, что говорил Караш. Тонколицый и стройный красавец, словно принц, сошедший с древней туркменской миниатюры, Караш был влюблен в пустыню и гидрогеологию. Впрочем, не по удаче, а по таланту Караш везде, где брался, находил воду, твердо веря в народную мудрость: песок есть — вода есть. Что до принца, то комсомолец Караш Иомудский действительно был принцем — прямым потомком ханов племени иомудов, обитавших в Прикаспии с незапамятных времен. Дед его после присоединения Туркмении к России воспитывался при дворе русских императоров — Александре III и последнем — Николае. Умер он уже при Советской власти, твердо уверовав в нее, в счастье своего народа. Отец Караша — Караш Иомудский, коммунист и прекрасный гидрогеолог, совместно с другими открыл на земле своих предков, земле, считавшейся безводной на памяти многих поколений, огромные запасы пресной воды — подземные линзы. Теперь из пустыни, зыбучих песков Джебела и Ясхана, питьевая и техническая вода поступает в города и поселки нефтяников.
Конечно, Караш не рассказывал Гюльнаре обо всем этом. Она знала историю Караша и без него. Просто Караш не уставал никогда говорить, что пустыни лишь по недоразумению считают безводными. Пустыни — скупые рыцари. У них плюшкинский характер. Караш посчитал себя счастливым, когда Гюльнара пришла и сказала, что на ее участке случился выброс и пожар и нужно много, очень много воды. Караш поцокал языком, выразив таким образом необходимое количество сожаления по поводу аварии. И тут же созвал штаб своей гидрологической партии. Он нравился себе и в роли командира, и тем более благодетеля. И выглядел в ней весьма благородно, даже импозантно, впрочем, не в ущерб делу. Парни из экспедиции ему не завидовали, а твердо считали Караша лучшим парнем и начальником во всех отношениях среди всех прочих.