— Что ж не ровно тонну? — покосился на парнишку Субботин-старший.
— Можно восемьсот восемьдесят килограммов аммонита и двадцать тротила, — ответил Фарман, не почувствовав желчи в замечании начальника конторы бурения. — Заряд будет компактнее.
— Это хорошо, — согласился Севунц. — А каков был удельный вес раствора, на каком бурили?
Субботин-старший ответил.
Про себя Тигран Мушегович давно сосчитал, сколько нужно взрывчатки, но он все равно бы обратился к Айвазлы, потому что это было его делом, да проверить себя никогда не мешает, а теперь Севунц так же быстро прикинул, достаточным ли было противодавление на забой при таком удельном весе раствора, и подумал, что при такой глубине в принципе достаточно.
— Тигран Мушегович, — обратился Фарман к руководителю тушения пожара, — Тигран Мушегович, надо лететь за взрывчаткой. У нас едва половина наберется. Кто ж знал, что кратер так быстро растет…
— Да, да, — согласился Севунц. — И чайник вскипел. Кстати, Михаил Никифорович, у вас ведь есть хороший столяр?
— Конечно.
— И сварщики хорошие?
— Что нужно, Тигран Мушегович?
— Надо сделать ящик из хорошего сухого теса. Вот чертежик. Размеры тут указаны. И мачты-опоры сварить из труб, на полозьях — тоже из труб. И этот чертежик есть.
— Я передам инженеру.
— Инженер мне нужен. Ведь вы отказались войти в штаб тушения, — Севунц посмотрел на приближавшихся к вагончику Алексея Субботина и Остапа Тарасовича. Михаил Никифорович проследил за взглядом своего старого знакомого:
— Хорошо, Тигран Мушегович. К вечеру мачты сюда притащат.
— Да! Ящиков нужно два. И еще тросы. Лебедочные, метров по сто пятьдесят длиной.
— Я понял, — и Субботин-старший пошел к «газику» инженера.
Подходя к вагончику, Алексей проводил взглядом уходившего начальника, хотел было окликнуть его, попросить зайти в больницу к Гюльнаре, но не стал. Караш Иомудский, связавшийся по рации с больницей, только сказал ему, что доктор настаивает на том, чтоб отправить Салахову в город, и передал микрофон и наушники Алексею. Гиви Чкония был опытным врачом, он не стал бы напрасно пороть горячку. Весть о том, что Гюльнара жива, а потом — веселый голос Гиви: «Кобра только ударила. Только ударила. Не выпустила яда. Так бывает. Слышишь, Алеша, бывает!» И вдруг после такой радости — в город, в клинику…
— Алексей Субботин, почему не в больнице? — вместо приветствия спросил Тигран Мушегович.
— Пустяки. Доктор видел, — Алексей даже попытался улыбнуться.
— Ну, что ж… Может быть, и пустяки, — Севунц пододвинул налитый стакан чая Фарману и спустился из вагончика. Он тронул Алексея за плечо, приглашая пройтись с собой. И некоторое время они шли молча. Проходя мимо высоко выброшенного соцветия эрему-руса, Тигран Мушегович сорвал головку цветка и, поднеся к мясистому горбатому носу, нежно вдохнул тонкий аромат.
— Все было нормально, Тигран Мушегович. Все шло как часы. Настало время менять долото. Остановили бурение. Стали поднимать бурильную колонну.
— И тут земля взбесилась…
— Да, взбесилась! А потом фонтан, что-то обо что-то, видно, стукнулось. Искра — и…
— Геологи виноваты…
— Везде на этом регионе удельный вес глинистого раствора тот же. При чем же здесь геология?
— Никаких проявлений?
— Никаких, Тигран Мушегович. Прямо взрыв. И такой чумовой дебит — не меньше двух с половиной миллионов кубометров в сутки, если не все три.
— Мы считаем — три, — но тут Севунц повернулся и пошел обратно к вагончику, покосился на грифон невдалеке. — Да мало ли, что мы считаем…
— Конечно. И журнал сгорел.
— Плохо. А смена как… ребята ведь все видели, все знают.
— Не говорил я с ними.
— Наверное, это правильно. Пусть каждый скажет, что считает нужным.
От вагончика к ним шел Айвазлы:
— Тигран Мушегович, так я — в город, за взрывчаткой.
— В город?! — встрепенулся Алексей. И он стал рассказывать о том, что случилось с геологом Гюльнарой Салаховой и как срочно ее нужно отправить в клинику.
Иногда Севунца удивляло, как люди, которые отлично слышат и очки им не требуются, видят порой совсем плохо. Вернее, мало замечают и понимают в увиденном. Он же, погруженный в омут глухоты, словно обрел двойное зрение. Научившись читать по губам говорящего, воспринимать слова лишенными интонации, Тигран Мушегович одновременно овладел и другим важным для глухого качеством — расшифровывать мимику, открывать на лице человека подтекст его речи, который был подчас скрыт за деланной интонацией, порой за своеобразным актерством. Но сколько бы ни пытался человек спрятать свои истинные чувства и побуждения, внимательному физиономисту, — а глухие в силу своего недостатка становятся ими поневоле, — скрытое ли, скрываемое ли открывается яснее, нежели и слышащему и видящему.