Тигран Мушегович видел, что стоило Алексею смолчать и не попроситься в город, проводить Гюльнару. И опыт, горький и противный, как лекарство, шептал Тиграну Мушеговичу: Алексею по сотне причин не следует ехать с Гюльнарой, хотя бы потому, что по той же сотне доводов он в дальнейшем может, жалея ее, принять ненужную вину на себя, хотя ей-то уж ничего не грозит, но, вспомнив свою Фатьму-ханум, Тигран Мушегович сказал:
— Фарман, возьми Алексея. Он поможет тебе при погрузке.
А когда они улетели, Тигран Мушегович долго, кругами прохаживался вокруг грифона.
— Как кот вокруг горячей сковородки, — сказал про него дядька Остап, опять усевшийся на приступочке вагончика.
— Нехорошо так о нем, — сказал Есен, притулившийся рядом. — Он думает.
— Кот тоже думает, — упрямо сказал дядька Остап. — Я совсем ничего не хотел сказать плохого. Меня хоть на цепи води вокруг грифона — все равно ничего путного не придумаю.
Вертолет приземлился на площади поселка, на которую выходили фасады конторы бурения, поселкового Совета, школы и больницы. Еще до того, как улеглась пыль от винта, заслонившая все, и механик открыл дверцу, Алексей увидел, что из приемного покоя вышли санитары с носилками, а следом доктор Гиви.
Субботин-младший понял: выходить из вертолета не имеет смысла, и терпеливо ждал, когда уляжется желтая завеса пыли и к машине подойдут санитары с носилками, а главное — доктор Гиви. Ведь Караш совсем недавно передал Алексею, что Гиви сказал: за жизнь Гюльнары не следует опасаться. Тогда зачем понадобилось отправлять Гюльнару в город, в клинику? Именно это и хотел спросить Алексей у Гиви.
И спросил.
Водя рукой перед лицом, словно пыль была кисеей или паутиной и ее можно было отвести, Гиви ответил:
— В поселке амбулатория, а не больница.
— Но ведь ты… хороший врач, Гиви.
— Алексей… ты хороший инженер-буровик…
— Это разные вещи, Гиви.
— Не думаю… — и он пробубнил что-то по-грузински.
— Не понял, Гиви.
— «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны», сказал поэт.
— Кто?
— Шота Руставели. Вы привыкли считать, что здесь больница, а в поселке — всего амбулатория.
— Гиви, я полечу в город и все узнаю там, — наступал Алексей.
— Лети хоть к дьяволу! — взорвался Гиви.
— Я тебя по-человечески…
— Змея не выпустила яда. Только ударила.
— Ты уверен в этом?
— Так бывает.
— Не слышал.
— Читай научно-популярный журнал «Наука и жизнь».
— Гиви, не сердись.
— Пойди к черту! У нее шоковое состояние. Я лечу тоже и вернусь с вами.
Они вошли в вертолет, и механик закрыл дверь пассажирской кабины.
Потом они взлетели. Кабину болтало, а потом потянуло и поволокло, и вибрация стала сильнее.
Алексей не сводил взгляда с лица Гюльнары, будто она, находясь в бессознательном состоянии, могла реагировать на треск мотора, вибрацию. Через несколько минут вертолет пошел ровнее, и двигатель стал работать спокойней. Субботин успокоился.
И тут впервые за год знакомства он подивился миниатюрности Гюльнары. То, что она невысока, по-мальчишечьи подтянута, — это было понятно. Но совсем не так, как сейчас. На носилках была девочка. Обострившиеся черты, бледные губы полуоткрытого рта, черные лучи ресниц, оттенявшие глубину глазниц, делали ее лицо отрешенной маской, под которой надо было угадывать привычный для Алексея облик Гюльнары. Припудренная пылью прядка темных волос прилепилась к влажному лбу, хрупкие плечи, обтянутые выгоревшим больничным одеялом, — все так не совпадало с представлением о любимой, что Алексей с недоумением посмотрел на свои руки — широкие сильные руки, обнимавшие эти плечи. Алексей точно увидел любимую впервые. Она всегда представлялась ему сильнее, не такой беззащитной, беспомощной, не такой крохотной женщиной, какой была на самом деле. И еще ему подумалось теперь, будто он раньше, не замечая того, мало заботился о ней, мало любил ее и берег.
Он почувствовал — у него будто зуд в пальцах, так ему захотелось поправить одеяло, прикрывшее Гюльнару, хотя поправлять его было совсем не нужно. Алексей сцепил пальцы, чтоб сдержать судорожные никчемные движения. И он удивился этому ощущению в своей душе, не мог до конца осмыслить его, настолько оно было неожиданно, ново, необычайно и нежно, трепетно.