Вертолет снова заболтало. Алексей вцепился в носилки, точно мог оградить Гюльнару от толчков. А когда машина приземлилась и механик открыл широкую дверцу, Субботин один поднял носилки с Гюльнарой, вынес ее и донес до санитарной машины, поданной к вертолету. Тут к Алексею подошел Фарман и сказал, что с получением и погрузкой взрывчатки он управится сам; это займет часа четыре, и Алексею только надо не опоздать к вылету.
В больнице врач не стал разговаривать с Субботиным. Глянув на его распухшее лицо, щелочки глаз, врач отправил Алексея к окулисту: следовало проверить, не пострадала ли роговица глаз при взрыве; потом последовали промывания, примочки. Субботин едва отвертелся от госпитализации, пообещав врачу столько и такого, что уже оба не верили друг другу. Врач согласился с Алексеем только потому, что действительно не видел особо серьезных травм и верил: Гиви сумеет обеспечить амбулаторный уход.
Когда закончилось столь неожиданное для Алексея хождение по узким специалистам, он вернулся в кабинет врача, но по взгляду понял, что Гюльнара еще не пришла в себя.
— А Алты? Алты Карлиев. Он ведь тоже у вас.
— Вам лучше его не видеть.
— Я должен рассказать товарищам, что с ним.
— Алты в сумеречном состоянии. Сильная интоксикация. Отравление.
— Чем?
— При ожоге белки тканей человека свертываются, а потом продукты распада всасываются в кровь. Большая площадь ожога.
— Он выживет?
— Если выдержит сердце…
— Если…
— Чудо, что он спасся. Очень хорошо, что вы помогли ему.
— Но ведь наша кожа — это чужеродный белок.
— В таком случае более важно прикрыть ожоговую поверхность от дальнейшего инфицирования.
— Может быть, он узнает меня?
— Я не советую… — настойчиво проговорил врач.
— Он узнает меня…
Алексей вышел из бокса, где лежал Алты, и у него закружилась голова. Тот, кого он видел, не мог быть Алты. Истерзанное страданиями существо, бредящее, с запекшейся пеной у рта, слепое и глухое ко всему вокруг, хотя глаза были открыты, и оно слышало, потому что взгляд обращался к говорящему… Но взгляд бессмысленный, пустой, скользящий.
И это был Алты?.. Алты… восторженный, неуемный, влюбленный в целый свет, вечно мурлыкавший песни обо всем: о небе, о песке, о людях, побеждающих пустыню, трубах, уходящих в землю, чтоб достать для городов и заводов голубое топливо.
Это был Алты. Он лежал на кровати под полукруглым каркасом, покрытым простынями. На подушке — одна голова, лицо, профиль, потому что Алты лежал на животе, обожженной спиной вверх.
Алексей сел на скамью в коридоре против бокса, в котором лежал Алты, и потер шею, перехваченную спазмом. Но прикосновение к опаленной коже шершавых пальцев отозвалось болью. И Субботин с ужасом подумал — как же мучается и страдает Алты…
Увидев Алексея, врач нахмурился. Он понял, что напрасно поддался на уговоры, зря разрешил мастеру свидание.
Салахову удалось вывести из шока.
Классические симптомы, вплоть до ретроградной амнезии, свидетельствовали: у нее сотрясение мозга. Состояние, при котором ухудшения могло и не наступить, и все же достаточно тревожное. Гюльнара начисто забыла о змее. Она не могла понять, почему она здесь.
— Это хорошо… — сказал врач Алексею. — Не напоминайте ей о змее. Впрочем, я буду с вами.
На белой подушке лицо Гюльнары с перевязанным лбом выглядело очень смуглым.
— Алеша… — Гюльнара хотела подняться, но сил недостало. Она снова откинулась навзничь.
— Не поднимайтесь, — строго сказал врач.
— Лежи, лежи… — протянув вперед руки, успокаивая Гюльнару, проговорил Алексей.
— Я шла, шла… Я хотела тебе сказать… Ты сразу скажи…
— О чем, Гюльнара?
— Почему так получилось…
— Что? — Алексей опустил руки и ухватился пальцами за спинку койки. — Что получилось?
— Ну, выброс.
Алексей почувствовал — у него вспотели ладони. Они были противно мокры, и под ложечкой ощутилась тяжесть, будто его ударили кулаком в солнечное сплетение.
Врач схватил его за рукав и потащил вон из бокса. Потом врач толкал Алексея в грудь, и тот отступал, точно у него не хватало сил сопротивляться.
Субботин продолжал идти уже по коридору, пятясь, подталкиваемый в грудь врачом. Потом, повернувшись лицом по ходу, Алексей как бы долго размышлял, молча сел в кабинете на стул и терпеливо выпил какое-то горькое лекарство. Увидев перед собой Гиви, Субботин почему-то спросил у него: