И если Бородкин подчинился молча, тотчас же уступил место Андрею Чеснокову, то Потапов из лавы ушел сердитый и злой.
— Ненужными стали. Чужими. Это мы-то, свои! Не нравится мне это.
— Почему? — спросил Юрий Бородкин. — Не все ли равно, где вкалывать!
— Эх ты, глупец! Гордости в тебе еще никакой нет. А она должна быть. Иначе пропадешь.
Оставшись наедине с Леонтием, Михаил спросил:
— Ты что, не доверяешь им? Вон Потапов как нахмурился. Того и гляди опять вскипит.
— Шумел?
— Еще как! И этот, напарник его, парнишка молодой, а тоже с гонором.
— Плохо работали?
— Не сказал бы. Просто не привыкли к нам, чужаками считают.
— Это пройдет, — улыбнулся Леонтий, с тревогой спросил: — Трудно было?
— Нет, все шло как по маслу. Прямо одно загляденье.
Леонтий рассказал Михаилу о сомнении начальника участка, с сожалением проговорил:
— Уж больно осторожничает. Не привык я с такими осторожными работать. Не по душе.
— А мне, думаешь, по душе? — горячо поддержал товарища Михаил. — Прибежал с полчаса назад, как ошпаренный, и давай охать да ахать. Не так поставили, не так стукнули... Верно, пужливый.
— Вот-вот, пужливый, — согласился Леонтий и повторил: — Не по душе мне это. Не дай бог, беду еще накличет.
Так и случилось, беду Зацепин будто нарочно накликал. Уже с пятой секции начались непредвиденные трудности. Каждая минута приносила такие осложнения, которые невозможно было предугадать заранее. Пришлось Леонтию уже до конца смены пробыть вместе с Андреем Чесноковым и братьями Устьянцевыми. Не то что не доверял, просто было спокойнее. Отлучится на минуту-другую — и на душе тревожно: как там, все ли нормально? За другие операции он не волновался. У людей приобретался опыт, а вместе с ним приходила уверенность, что все будет сделано правильно. Здесь же все оказалось гораздо сложнее.
Вот подтянутая канатом лебедки неуклюжая, громоздкая секция застывает у груди забоя — свой путь от устья лавы она завершила.
— Стоп, машина! — кричит веселый, взбудораженный Сергей Наливайко и, не передыхая, помогает братьям Устьянцевым отцеплять канат. Потом хватается за конец отцепленного каната, машет сигнальщику: — До скорого, братки! Эй, вороные, понеслись!
А «братки» берут на грудь двухтонную массу железа, начинают втискивать ее в глубь выработки. Одно усилие, второе — и стоять бы секции на своем законном месте, да вот беда — на пути ее стойка.
— Эй, потише! — надрывается Андрей, который направляет движение секции. — Силушку свою поумерьте. Умом прикиньте, умом. Как быть-то, а?
Так и так прикинули. Остается одно — выбить стойку. Но стойка сдавлена, расщеплена, обушок ее не берет.
— Киньте топор! — кричит Андрей. Он лежит на спине за секцией — только так и удобно рубить — и поторапливает: — Скорее же!..
Ахает топор, отскакивает, на Андрея вместе с щепками сыплются мелкие крошки породы. Вдруг вываливается большой, с кирпич, обломок, и Андрей едва успевает отвернуть в сторону голову.
— Подожди, Андрюха! — останавливает Чеснокова Леонтий.
И опять совет: как быть? Проходит минута, другая...
— Дай-ка я шарахну, — нервничает Родион, но Трофим, более рассудительный, более трезвый в поступках, успокаивает: — Погодь, братко, погодь. Мы сейчас «железку» приставим, и ладно будет.
«Железка» — металлическая, с винтовой резьбой, как у домкрата, стойка. Ее ставят рядом с деревянной стойкой. Андрей, все так же лежа, уже смелее ахает топором. Стойка падает, и Чесноков радостно вскрикивает:
— Вот так-то, контра!
— Можно? — враз спрашивают братья.
— Начинайте, — разрешает им Леонтий и держит наготове ломик: вдруг секция покатится вниз.
Но опасность подкралась с другой стороны. Уперлась секция в металлическую стойку — и опять совет: как быть? Убрать стойку? А не рухнет ли кровля? Сдвинуть секцию чуть вниз? А потом как быть?
— Эх, давануть бы! — не выдерживает Родион.
Но Трофим одергивает его:
— Сиди уж. — И, морща лоб, недовольно кхыкает: на ум ничего не идет.
— Рискнем? — В коротком вопросе Андрея надежда на успех.
— Давай, Андрюха, — ласково говорит Леонтий и пристально, поглядывает на кровлю, держит себя в напряжении, готовится к любой неожиданности.
Андрей медленно скручивает винт, пережидает: с кровли сыплется крошка. Стойку можно опускать. Андрей опускает ее, передает бригадиру, вытирает пот с лица, зачем-то шепотом говорит: